Речь более не шла о последних особых признаках Бога или человека, но a priori задавался вопрос, может ли человек рассуждать о Боге или даже, в конце концов, о человеке; возможно ли изучение человека вообще или мы имеем дело скорее с массой индивидуумов без общей меры и без общей природы; не является ли ошибкой желание говорить о человеческом сознании, в то время как, может быть, существуют только явления сознания безо всякой связи между ними. От исходных понятий, заключённых в самих же понятиях, мы пришли к богословию «смерти Бога», а затем к «смерти человека» и, в конце концов, к «смерти речи». Наши богословы не производят более ничего, кроме огромных произведений, описывающих условия, которые нужно соединить (и которые, очевидно, никогда не будут объединены), чтобы иметь возможность создать богословие и говорить о Боге.
Нынешний папа Иоанн-Павел II попытался энергично отреагировать. Его осуждение целой плеяды богословов разных стран знаменует собой отпор. Но обращения с его стороны к простой вере толпы через головы богословов (иногда и епископов) только подчёркивают болезнь, с которой они борются. Древнее схоластическое направление умерло, потеряв уважение. Реальные усилия интегристов или крайних консерваторов реанимировать его безнадёжны. Но либералы, в результате всё более и более фундаментальных пересмотров, по существу, пришли к тому же тупику.
Западная Церковь запуталась в своих рассуждениях так же, как и в своей практике. Или она претендует на то, чтобы сказать о Боге всё, или совершенно отказывается об этом говорить. Или она действительно проповедует мораль, где Бог становится таким требовательным, что человек не может больше жить; или же она терпит все злоупотребления и все отклонения, довольствуясь тем, что благословляет их, как будто она могла бы таким образом всё освятить, в действительности ничего не меняя.
То, что человек и Бог разделены, является следствием и знаком греха. То, что Церковь не может их объединить и передать мир Богу, а Бога миру, является знаком её неудачи или, по крайней мере, провалом всей традиции, к сожалению, доминирующей ещё сегодня в Церкви.
* * *
Однако уже со времён возникновения христианства имеется другая традиция. В начале это было общее Предание: в общей единой церкви и у общих «Отцов», то есть у всех тех, кто своей жизнью и своим учением породили Церковь. Эта традиция не говорит о Боге, исходя из принципов Аристотеля или Гегеля, или какого-нибудь другого философа. Речь не идёт об усилии человека при попытке вообразить Бога извне. Предание первоначальной Церкви исходит из опыта Бога, присутствующего в человеке и с большей силой испытанного святыми, пророками или Отцами веры.
