Последняя глава кратко излагает, куда должно вести осуществление во всей полноте союза любви между Богом и человеком. Мы попытались показать, в какой мере эта перспектива и эта вера изменили всё наше восприятие существования и, в дополнение, почему традиция в отношении нашего союза с Богом, в общем развитая на Западе, в силу её недостаточности, вела неизбежно в тупик, на который мы указали в начале этого введения.
Указав на важность, которую мы придаём свидетельству мистиков, мы хотели бы вначале кратко дать несколько указаний на деликатную проблему их интерпретации, особенно в связи с психоанализом.
Если a priori однажды и навсегда допускается, как само собой разумеющееся, вместе со всем схоластическим средневековым богословием то, что вершины «союза с Богом» не могли бы действительно быть реальным союзом с Богом, участием в Его собственном Существе и в сознании, которое имеет Он Сам, в Любви, в которой Он Сам Себя любит, но скорее всего является эффектом определённого действия Его благодати на нашу душу — тогда становится очевидным, что «мистический союз» по праву попадает целиком в область психологического наблюдения и может приоткрыть только в общем и целом законы всей психики.
Например, это неявная рабочая гипотеза такого психоаналитика, как Антуан Вергот[5], который, впрочем, относится с особым уважением к феномену мистиков. Тем не менее, так же как и этот автор, но по другим причинам и в согласии с другой схемой, мы отказываемся, как разделять духовное и психическое, так и смешивать их[6].
В мистической перспективе, которая является нашей, святой — как говорит об этом святой Хуан де ла Крус (Иоанн Креста † 1591) — утешается не только Богом, но и через Бога, и в самом Боге. И в большинстве случаев наша человеческая психика также принимает в этом участие. И след этого участия нашей психики именно тогда (по праву, по крайней мере) попадает в область, доступную наблюдению со стороны психолога, но это ещё не сущность самого утешения.
Различие значительно. Впрочем, это изменение перспективы проявляется не только в единственном мистическом опыте «союза с Богом», но также, и в сильной мере, в мистических переживаниях или в интерпретации определённых явлений. Нам представляется, что это опять именно богословское допущение, которое вовлекает А. Вергота в рассмотрение всех случаев появления стигматов, за исключением, может быть, случая, происшедшего со святым Франциском Ассизским, как представляющих случай истерии.
