— Обещаю, матушка…
— Как грустно сказано! Ну, иди, целуй руку… и жди. Авось и тебя найдем чем повеселить. Не хмурь своих красивых глаз. Нейдет это вам, сударь… И не люблю я…
— Хорошо, ваше величество.
— У-у, как почтительно. Ну, Бог с тобой. Ступай, отмякни… И жди… Ты свое получишь…
На другой же день был написан указ о наделении Зубова новыми земельными участками и крестьянскими душами из казенных людей. Он получил также генеральский мундир вместо полковничьего. Но это не утешило фаворита.
Несколько дней хворал он. Притворно, истинно ли — трудно было разобрать. Хандра и потревоженная желчь придавали совсем болезненный вид этому завистливому человеку.
Наконец только красивая орденская лента и крупная сумма денег, которую он получил от Екатерины, благодетельно повлияли на болезнь, и снова Зубов, теперь еще более самоуверенный и надменный, появился и занял свое постоянное место рядом с Екатериной и во время выходов, когда шел с правой руки, отступая на полшага, и вечерами у игорного стола или в Эрмитажной ложе.
Внутри государства только гонениями на русских масонов, на мартинистов и других вольнодумцев отмечен был этот год. Смертный приговор, объявленный преступнику Радищеву, императрица заменила вечной ссылкой.
За Радищевым стал на очередь Новиков и даже покойный уже Княжнин с его «Вадимом».
Генерал Архаров деятельно нес обязанности директора Тайной канцелярии, блаженной памяти, потерявшей свое прежнее имя, но не силу.
Шешковский прославился в потомстве, ставши пугалом для всех жителей обеих столиц и целой России с его допросами, пытками, с его креслом в подполье, о котором начали ходить целые легенды…
Все шло своим чередом.
Чума на юге приостановила военные действия.
Так гласили официальные сообщения.
Но, кроме чумы, мало было людей, провианту, боевых припасов. И все лето, всю осень это собиралось, подвозилось… Набор был произведен с небывалой строгостью… И только к зиме могли пополниться ряды русских войск.
Вся жизнь двора, как и остальной России, понятно, вращалась главным образом вокруг военных событий.
А домашняя, внутренняя жизнь Екатерины и окружающих ее шла ровно, своим чередом.
22 мая 1790 года принц Нассау, командующий гребной флотилией, прислал курьера к императрице.
Прочитав донесение, она смутилась.
— Вот, взгляните, — по-французски обратилась она к Храповицкому, с которым занималась в этот ранний обычный час.
Храповицкий прочел и тоже не мог сдержать волнения, сильно побледнел.
