Я видел одинаковые жилые дома, похожие на лазареты.
Я видел человека, бредущего, подняв воротник куртки, с собакой; собака, задрав хвост, бодро бегала вокруг хозяина, делая вид, что не чует его тоски.
Я видел голого атлетического мужчину, он нес на плечах голого ребенка трех-четырех лет. Мужчина шел по снегу босыми ногами — не спеша, чувствуя пользу, а от пользы — радость.
Я вспомнил о беде, что ждет меня дома. Она не дает мне покоя, с нею надо быть рядом, так легче — мне легче.
Я вспомнил о счастье, которого никогда не будет, потому что если оно будет, то сейчас же станет тоже бедой — не для меня (а это гораздо хуже).
Я вспомнил о другом счастье, которое уже было и стало уже бедой — не для меня (это гораздо, гораздо хуже).
Я увидел ворону, которая летела, тяжело отгребая влажный воздух крыльями, к дереву, чтобы сесть на ветку. Прилетела, села, смотрит.
Я увидел красный грязный автобус, проехавший по дальней улице, везущий скучных людей на скучную службу.
Сердце щемило — не как в стихах или народных песнях, а натурально, простецки, больнично.
Я оглядел стены номера салатного цвета, замызганные шторы с большими аляповатыми цветами, кровать с казенными спинками из полированной ДСП — древесностружечной плиты.
Я понял, что судьба загнала меня в угол.
Ворона слетела с дерева, полетала бесцельно — и опять села на то же дерево, но уже на другую ветку. Сидит. Смотрит.
Закипела вода в кружке, нагретая кипятильником. Пора пить кофе.
Я отпил глоток, обжегся, фыркнул. Подумал: куда я спешу? Спешить некуда.
И засмеялся.
Судьба удивилась: «Ты что?»
«Пошла ты!..» — ответил я, старательно причесываясь.
«Я от тебя никуда не денусь!» — злорадно сказала судьба.
«Мне это известно, — ответил я сквозь зубы. — Ну и что?»
«Как что? Как что?» — возмущалась судьба, всплескивая голубыми тонкими мускулистыми руками.
И еще что-то говорила, но я не слушал: по радио передавали прогноз погоды на ближайшие сутки.
18 ноября 1994 г.
Двоегузов остерегался знакомств и, тем более, дружбы с положительными людьми. Потому что он, хотя сам был положительным человеком, уставал от людей, если слишком долго знал их.
Допустим, познакомишься с положительным человеком, подружишься с ним, зачастит он к тебе в гости и через месяц-другой смертельно надоест. Был бы он отрицательный, тогда никакой мороки, сказал бы ему: а катись ты, братец, туда-то и туда-то, надоел! И никаких мук совести — поскольку чего с отрицательными людьми церемониться? Некоторых вообще в тюрьму сажать надо, так что пусть спасибо говорят, что по морде не дали.
