Российские оригиналы | страница 29



Искусство и культуру жлоб любит — как всякий нормальный человек (а он нормален на сто процентов, нормален так, как, может, ни один из представителей других типов). Он любит искусство за то, что оно доставляет ему удовольствие. То же искусство, которое ему удовольствия не приносит, он презирает открыто, при этом часто даже не от себя лично, а от лица народа. Он искренне полагает, что это просто-напросто перевод народных денег. И когда ему в лапы каким-нибудь образом попадается представитель нелюбимого вида искусства, он высказывает ему в глаза все свои тугие соображения. Если деятель искусства согласится, он его, может, и отпустит. Если начнeт спорить — поучит. Потому что дураков учить надо.

Жлоб, кстати, не дурак, российская поговорка «дураков нет!» — не образное выражение, а буквальное. Нет в России дураков, вывелись за этот жестокий век. Придурков, полудурков, дурковатых и т. п. — сколько угодно, а дураков в чистом виде, готовых на любое явление рот раззявить и себя самого прошляпить — нету! Научили уму-разуму, спасибо хоть на этом!

И поэтому одно из свойств истинного российского жлоба-оригинала: полное осознание себя жлобом. Ходячая фраза «А вот такое я дерьмо!» — о нeм придумана, а может, и им самим. Этим жлоб отличается от мерзкого для меня типа Отморозка, который всe делает на уровне почти растительном, поэтому, как бы триллерно-колоритен он ни был, места ему в моей энциклопедии не найдeтся!

Однажды к Роберту Ильичу Глюкину в короткую пору расцвета его финансовой деятельности явился наниматься на работу детина лет тридцати.

— В качестве охранника, что ли?

— Да нет, почему… — сказал детина.

— А в качестве кого ж?

— Пригожусь, — молвил детина.

— Да как пригодишься-то, как? — вскричал Глюкин в пылу рабочего дня.

— Мало ли…

— Да кто ты вообще?

— Я? — показал детина тридцать три здоровых белых зуба. — Я вообще-то жлоб.

Глюкин рассмеялся и хотел его прогнать, но призадумался. Было в этом жлобе действительно что-то необходимое. Не охранник, не помощник, не рассыльный, а просто — сидит в углу детина, ковыряет в зубах задумчиво спичкой или вдруг почешет своe тело сквозь штаны, потому что ему захотелось почесать своe тело, и любой посетитель вдруг начинает в его присутствии чувствовать лeгкий комплекс неполноценности. Он чувствует, что этот человек полон собою от пяток до макушки — не больше и не меньше, а я вот, думает посетитель, ерепень неуeмный (см. очерк Ерепень), всe чего-то хочу: то выше себя прыгнуть, то, наоборот, шею в плечи втягиваю…