Спасибо за кофе, за уют, тепло… Простите меня и прощайте… (Скрывается.)
Тишина.
Джонатан. М… Мм… Интересно… (Блаженно разваливается в кресле, прикладывается к фляге.) Мм…
Мэрилин — как сидела — сидит в кресле. Как по инерции: как улыбалась — так улыбается. В руках золотая чашечка на золотом блюдце. Свет убывает. Карусель с куклами вращается.
И опять это удивительное жилище. За столом в атласных халатах, строго и чинно сидят четыре куклы. Возле каждой — подсвечник, свеча. Появляется Мэрилин. Она — в белом. Выглядит потрясающе — как, наверно, невеста Бога… В руках у нее бутылка шампанского. Пробка выстреливает, она разливает шампанское по бокалам. Наконец, и сама садится во главе стола.
Мэрилин. Ну, все готово? (Оглядывает кукол.) Что, можем уже начинать? (Чиркает спичкой, запаляет свечу возле себя.) Или, может быть, только еще чуть-чуть подождем? (Встает и подходит к двери; прислушивается.) Боже, как тихо на земле… (Медленно возвращается к столу, задумчиво улыбается.) Досчитаем до ста — он придет — мы начнем… Один, два, три, четыре, пять, шесть… Наверное, заметили, какое у него доброе интеллигентное лицо, мягкие, тихо светящиеся глаза… Двадцать один, двадцать два, двадцать три… Он говорит непонятно, но его хочется слушать… (Вздыхает, оглядывает кукол.) Хорошие вы мои, все терпите, все прощаете… (Опускается на стул, берет в руку бокал, высоко поднимает.) Позволь мне, я пью твою память, Том Болдуин, моя самая первая, самая великая любовь!.. (Пригубливает, ставит бокал, откидывается на спинку стула, закрывает глаза, мгновение молчит.) Странно, я долго не могла понять, почему люди так помнят свою первую любовь… А — просто: оказывается, мы были юными. Мы были прекрасными. Ты был прекрасен, Том Болдуин… (Задумчиво смотрит на куклу красавца, улыбается; встает, приближается к кукле, кладет ей руку на голову.) По утрам почему-то всегда просыпалась раньше тебя. Видела красное, уплывающее вверх солнце, и тебя — спящего… (Улыбается воспоминанию.) Ты улыбался во сне. Когда я потом спрашивала, что ты видел и чему улыбался — ты улыбался, как мог улыбнуться только ты один, целовал меня и говорил, что видел меня и улыбался мне. Даже если ты это придумывал — все равно, Том, это было красиво… Куда-то ты ушел, исчез навсегда, мой любимый, — что делать! — но ты оставил мне свою любовь, свою улыбку… (Зажигает свечу возле куклы Тома, задумчиво глядит на хрупкий огонь; переводит глаза на «смуглую» куклу.)
