Точно следуя полученному описанию, извозчик проехал указанным маршрутом, но ни дома с красной крышей, отвечавшего полученному описанию, ни журавля нигде не оказалось. Остановившись и снова уточнив дорогу, он поворотил назад, поскольку оказалось, что проехал мимо дома Гунашихи. Однако красной крыши с резной фигуркой петуха на коньке ни Шумилов, ни извозчик по-прежнему не увидели. В третий раз справившись о местоположении дома, они опять поехали знакомым маршрутом.
Результат оказался прежний, то есть никакой.
Алексей Иванович начал терять терпение; ситуация складывалась прямо-таки анекдотическая. Искомый дом находился где-то рядом, только они его не видели. Шумилов вышел из коляски и велел извозчику ехать в сторонке, а сам направился к стайке мальчишек, шедших ему навстречу. Ребятня с пониманием отнеслась к просьбе незнакомого барина показать дом Гунашихи, и через три минуты Шумилов стоял перед целью своего путешествия. Крыша дома оказалась, правда, не красной, а скорее кирпичного цвета, но зато и резной петушок, и колодезный журавль присутствовали на своих местах согласно полученному описанию. Тем абсурднее казалось то обстоятельство, что ни Шумилов, ни извозчик, трижды проехавшие мимо этого места, так и не смогли его узнать. «Неважнецкий из меня, должно быть, сыщик, — не без внутреннего раздражения подумал Шумилов. — Мыкаюсь, как слепой котёнок, по три раза по одной улице проезжаю»… Алексей Иванович решил не отпускать извозчика и приказал ждать своего возвращения, никуда не отлучаясь. Вознице была обещана десятирублёвка — куда как щедрое вознаграждение за предстоящее безделье.
Подойдя к нужным воротам, Алексей Иванович спокойно постучал. С обратной стороны раздался глухой гневный рык, принадлежавший, видимо, здоровой псине. Ни ответа, ни привета. Алексей подождал, постучал ещё — в ответ опять зарычала собака, и ничего более. Шумилов потоптался на месте, прошёл вдоль ограды, рассчитывая заглянуть в щель между досками, разумеется, щелей не нашёл и вернулся обратно к воротам. Ударил в третий раз, уже гневливо, без всяких там деликатностей.
«Эй, живая душа есть?!» — сипло гаркнул он пересохшим на солнцепёке горлом.
И собрался уже уходить, как в калитке, такой же высокой и глухой, как и ворота, и ограда вокруг дома, открылось небольшое окошко размером с ладонь. Оттуда глянули два настороженных глаза, и глухой голос, принадлежавший не то мужчине, не то женщине, спросил:
