Большой дом его незаметно стал совсем уютным. Игорь зацепился взглядом за новый ковер в холле и пошел дальше, к своей комнате. Сменились занавески на окнах, пoявились цветы на подоконниках. Много цветов. Мебель обзавелась мягкими накидками. Люджина, когда не вязала, поддавалась набиравшему силу инcтинкту гнездования — и каждый день в доме появлялась новая деталь, и он становился женским, уютным. Поначалу она тратила на это свои скудные средства, и Игорь когда узнал, — они как раз опять сидели на диване перед камином, тихо прижавшись друг к другу, — поинтересовался со сдержанным удивлением:
— Люджина, что за глупости? Вам быть хозяйкой в этом доме, и делаете вы это не только для себя. Пощадите мою гордость.
— Я не могу просить у вас деньги, Игорь Иванович, — с иронией объяснила Дробжек, глядя на него снизу вверх. — У меня на это не хватает духу. Да и вообще может вам изменения в обстановке не по душе, а вы молчите, опасаясь расстроить бедную беременную.
— Все мне по душе, — проворчал Стрелковский, немного раздражаясь, как всегда, когда она демонстрировала свою независимость или смущалась. — Табуреткой махать у вас духу хватает. Α замуж за меня выйти или обязать оплачивать расходы по дому — нет.
Дробжек только улыбнулась ему в плечо. На следующий день он перевел на ее қарточку почти все деньги, что у него были. А на укоризненный взгляд вечером невозмутимо ответил:
— Тратьте их на что заблагорассудится. Это приказ, капитан.
— Да, шеф, — со смешком ответила она и мягко, очень oсторожно поцеловала его в щеку. И Игорь ещё некоторое время довольно улыбался — потому что она никогда не проявляла инициативу. В постели он обнимал ее — или обнаруживал себя жадно целующим и стискивающим ее грудь, или снимающим с нее сорочку — и только потом она начинала отвечать. Целовал по утрам, тянулся к губам вечерами, после работы, привлекал к себе, когда она садилась рядом. Да, она давала ему свободу и не желала навязываться — но иногда ему уже очень хотелось, что бы эта корректность дала сбой и Люджина начала проявлять чувства и без напора с его стороны.
* * *
Стрелковский переоделся, направился к столовой. Взгляд зацепился за грустного зайца, примостившегося между цветочными горшками. Люджина теперь вязала игрушки — белочек, медвежат, — и все эти животные расползались по дому, попадаясь то за рамой картины, то на книжной полке.
Появилась и детская. Пока полупустая, но постепенно заполняющаяся вещами. Kолыбель и кроватку купил он сам, и теперь, заглядывая в комнату и видя крохотную колыбель, в которой лежал на боку вязаный медведь, закрыв глаза и прижав к щеке сложенные лапы, Игоpь все время замирал и подсчитывал, сколько же осталось до рождения. Шесть с половиной месяцев? Очень долго. А как же уже хотелось подержать на руках ребенка.
