– Конечно, ведь за убийство его изобретателя вам там не поздоровилось бы! – язвительно заметил я.
Пургин хмыкнул:
– Клевета, господин полицейский. Бездоказательная клевета. Я даже не стану тратить время на обиды. Как бы то ни было, демонстрация работы аппарата сего в России мне не принесла бы той прибыли, что я ожидал.
– Это всего лишь оправдание ваших преступных замыслов. Вы и не попробовали пустить ваши гениальные идеи на благое дело. Ну, да ладно. Спорить нету смысла.
И я прошел во вторую комнату. Там все было гораздо спокойнее. Толстый лежал на полу без чувств, а склонившийся над ним Ракитин пытался привести его в себя шлепками по брюзлым щекам.
– Вот, ваше высокобродь, извольте, – встретил меня усмешкой городовой Метальников. – Какие нежные бандиты пошли! Едва нас завидел, сразу – хлоп! – и в обморок!
Я достал из кармана флягу с коньяком и, протянув ее Ракитину, предложил:
– На-ка, влей ему глотка два.
Городовой, втянув носом аромат напитка, с сожалением ответствовал:
– Эх! Я б и сам не отказался от глоточка!
Я знал, что Ракитин совершенно равнодушен к спиртному и всего лишь храбрится перед своими более старшими товарищами после страшной картины последних минут. Желая подбодрить его, я согласился:
– Это можно будет. Но только после завершения дела. А то я тебя знаю!
Ракитин благодарно просиял и аккуратно наклонив фляжечку, влил лежащему на полу толстяку в рот ароматную жидкость.
И вдруг сзади раздался ужасный грохот, потом вопли и из комнаты, где стоял аппарат, выбежал размахивая руками горящий человек. Он со заметался по коридору, потом бросился к выходу. За ним бежали двое полицейских.
– Тащите этого на выход! – скомандовал я и кинулся вслед за горящим человеком.
Во дворе полицейские уже сбивали с лежащего на земле человека пламя.
– Сымай мундир, Щукин! – крикнул один из полицейских.
– Щукин!? – ошарашенно вскричал я. – А где Пургин!?
– Так, там, стало быть, – оторопело махнул рукой на распахнутую дверь, ответил полицейский.
Я бросился в дом. За мною – Пульхров и еще кто-то. Но в узком коридоре мы налетели на тащивших тяжеленного толстяка городовых. После минутной заминки я, наконец, прорвался к комнате с аппаратом, но сразу отшатнулся назад – из дверного проема вырвались жаркие языки пламени.
– Михаил Николаевич! Скорее выходите, ведь вы сгорите!
Но в ответ я услыхал веселый голос:
– Э, нет, господин полицейский! На каторге мой талант мне будет без надобности! Я уж лучше здесь, вместе со своим хронографом подохну! Видно, эти живые картинки своим родителям лишь смерть приносят!
