И он вылезает на башню, весь подается вперед, чтобы не пропустить ни одного движения атакующих.
— Такого мы еще не видали! — кричит он мне.
С радостно бьющимся сердцем я подымаюсь к нему.
Однако где же противник? Слева — ровное поле, оно окаймляет виднеющиеся вдали сады и крыши села Ситно. Там тихо и спокойно. Только вверху, в солнечной голубизне, что-то вдруг случилось: как будто разошлись густые чернила. Гигантские фиолетовые ленты прочерчивают небо, изгибаются над нашими атакующими танками.
— Вот гидра, пустила чернила, — ворчит Гадючка. — Ну, теперь держись, хлопцы, налетят стервятники! — Он с досадой махнул рукой и скрылся в свой люк.
И у меня защемило сердце. Осматриваюсь, настораживаюсь. Слева, оттуда, где все брызжет солнцем, доносится грохот, кажется, что там сбрасывают листовое железо, и близко от нас свистит снаряд, пролетающий в сторону леса.
Все ясно. Гитлеровцы в селе Ситно. Огнем с места встретили они нашу атаку. Теперь не слышно отдельных выстрелов — они слились в оглушающие раскаты.
Вот уже наши танки отделяет от села только узкая полоса ржи. Несколько танков застыло на берегу. Одни горят, другие стоят, окутанные голубоватым прозрачным дымом. Оставшиеся в строю несутся к густолистным садам села, оттуда встречают их в упор орудийными выстрелами. Вот герои ворвались в село, сомкнулись за ними сады. Лязг и гул артиллерии утихает. Поднимающееся к зениту солнце пожелтело, поблекло от расплывшегося по небу дыма.
По земле от села снова прошел глухой гул.
Мы замерли, увидев показавшиеся из садов Ситно уродливые, чудовищные машины ярко-желтой тигровой окраски. Они медленно катились в нашу сторону, сверкая языками выстрелов.
— Я таких еще не видал, — говорит Никитин.
Немцы движутся линией. Всматриваюсь в бинокль в ближайший левофланговый танк, вырвавшийся далеко вперед. Его контур что-то напоминает мне. Но что?
— „Рейнметалл“! — выкрикнул я, вспомнив фотографию немецкого тяжелого танка, которую видел в альбоме училища, и скороговоркой выпалил: — Тяжелый, пушка семьдесят пять, прямой выстрел восемьсот, броня сорок…
— Товарищ командир, чего мы стоим и дожидаемся, як вол обуха? — спрашивает, высунувшись из люка, Гадючка.
С досады, не ожидая команды, Никитин резко рванул затвор пушки.
— Бронебойным заряжай! — машинально скомандовал я.
— Есть! — с сердцем ответил Никитин и, дослав снаряд, закрыл затвор.
„Нет, — подумал я, вспомнив, что везу пакет, — тут не воевать, а удирать надо“.
