К роману, некоторым сторонам его содержания мы еще вернемся. Рамзинские же слова, столь не случайные в романе, вспомнились потому, что они поневоле засвидетельствовали: серьезные понятия незаметно стираются, теряют свою многомерность от частого употребления. Литература, пустив их в широкий оборот, и корректирует, подчас вынужденно, свое отношение к ним.
Да, иногда нужно напомнить, что решение, равное человеческой жизни, и предпочтение одного блюда другому — слишком разные вещи.
Едва мы начнем говорить о литературе нравственного выбора, и неизбежно одним из первых всплывет имя эстонского писателя Энна Ветемаа. «Монумент», «Усталость», «Реквием для губной гармоники», «Яйца по-китайски» — произведения, хорошо известные широкому читателю, многократно откомментированные всесоюзной критикой. Они легко зачислялись в разряд «интеллектуальной» прозы, были отмечены холодноватой ясностью в постановке жизненных проблем. Их герои действовали в сюжетных положениях, по-лабораторному чистых. Человек выбирал между карьерой и совестью; принимал четкое решение под угрозой смерти подлинной или мнимой. Рассматриваемая ситуация была предельной, в известном смысле самоигральной, позволявшей и выявить сущность героя, и привести сюжет к логическому финалу. Упруго и слаженно двигался повествовательный механизм. Размышления и переживания героев высвечивались обязательной иронией они далеко не всегда внушали симпатию, да и некоторая авторская отстраненность от происходящего помогала увидеть его подлинный объемный смысл. Э. Ветемаа упорно стремился к демонстрации разрушительной силы нравственных компромиссов. Этим и привлекали его «маленькие романы», это и вызывало вокруг них жаркую полемику.
Сказанное писателем всерьез находит аудиторию и годы спустя. Наверное, «Монумент» — не самая совершенная вещь Э, Ветемаа, но инсценирована она поставлена в московском театре «Современник», и зал живо реагирует на своеобразную исповедь молодого скульптора Свена Вооре, отказавшегося от своего таланта ради утилитарно понимаемого успеха...
Сделанное живет писатель движется дальше, и это движение никак не назовешь случайным.
Он уходит в сферу национального предания — и появляется повесть «Воспоминания Калевипоэга», где простодушный тон скрывает интеллектуальность апокрифа, где легендарный герой, лишаясь привычного пьедестала, приобретает плоть, обаяние, многогранный «земной» характер.
