Это были — слепой старик из Николози, бочар из Каталонии, считавшийся лучшим импровизатором во всей Сицилии, потом кузнец из Термини и маленький Гандольфо, сын привратника ратуши в Диаманте.
Все удивлялись, что Гандольфо решается выступать в таком опасном состязании. Или он делает это только ради удовольствия своей невесты, малютки Розалии? Никто до сих пор не знал, что он может импровизировать. Всю свою жизнь он не делал ничего другого как только ел мандарины и глазел на Этну.
Прежде всего бросили жребий, кому выступать первому. Жребий выпал на бочара, а Гандольфо пришелся последним. Услышав об этом, Гандольфо побледнел. Было очень неприятно выступать последним, когда все должны говорить на одну тему.
Бочар рассказывал о Сан-Себастиано, как он был легионером в Риме, как за его веру его привязали к позорному столбу и он служил целью для стрел своих товарищей.
После него выступил слепой, который рассказал, как одна благочестивая римлянка нашла мученика, окровавленного и пронзенного стрелами, и как ей посчастливилось вернуть его к жизни. Затем пришла очередь кузнеца; он перечислил все чудеса, какие сотворил Сан-Себастиано во время чумы, разразившейся в пятнадцатом веке в Сицилии.
Все они заслужили много похвал. Они произносили грозные слова о крови и смерти, и народ громко одобрял их. Но жители Диаманте беспокоились об участи Гандольфо.
— Кузнец отнял у него всю его речь. Он потерпит неудачу, — говорили они.
— О, — говорили другие, — маленькая Розалия не вынет из-за этого обручальной ленты из своей косы.
Гандольфо сидел, съежившись, в своем уголке. Он становился все меньше и меньше. Сидевшие ближе к нему могли слышать, как зубы его щелкали от страха.
Когда, наконец, пришел его черед и он встал, чтобы начать импровизировать, он оказался еще более жалким и ничтожным, чем можно было ожидать. Он произнес несколько стихов, но это было только повторением того, что сказали уже другие.
Он вдруг замолчал и глубоко перевел дух. И в это мгновенье его охватила энергия отчаяния. Он выпрямился, и легкая краска выступила у него на щеках.
— О, синьоры, — проговорил маленький Гандольфо, — позвольте мне сказать о том, о чем я постоянно думаю! Позвольте мне говорить о том, кого непрестанно вижу перед глазами!
И он заговорил, не запинаясь и с все возрастающей силой, о том, чему он сам был свидетелем.
Он рассказывал, как он — сын привратника ратуши, пробрался через темный чердак и спрятался на трибунах залы суда в ту ночь, когда там собрался военный суд, чтобы вынести приговор над бунтовщиками.
