Донна Микаэла не могла расслышать, что отвечал ее отец. Ей самой хотелось задать тысячи вопросов, но она была словно каменная и не могла пошевелиться. Она думала только о том, не расстреляли ли уже Гаэтано.
— Что думали они, приговаривая его к двадцати годам тюрьмы? — говорила донна Элиза. — Неужели они думают, что он сам или его близкие проживут так долго? Он умер для меня, кавальере, умер, как и Джианнита.
Донне Микаэле казалось, что она опутана крепкими цепями и не может высвободиться. Это было ужаснее, чем если бы ее приковали к позорному столбу и бичевали.
— У меня отняли всю радость моей старости, — говорила донна Элиза. — Джианнита и Гаэтано! Я всегда надеялась, что они поженятся. Они так хорошо подходили друг к другу. Оба они выросли у меня и любили меня. Зачем мне жить, когда вокруг меня нет больше молодежи? Часто мне приходилось трудно, когда Гаэтано жил у меня, и мне часто говорили, что мне легче было бы прожить одной; но я всегда отвечала, что все это пустяки, лишь бы вокруг меня была молодежь. И я думала, что, когда он вырастет, он женится и у них будут дети и мне не придется доживать свой век одинокой, никому не нужной старухой.
Донна Микаэла подумала, что в ее руках было спасти Гаэтано, но она не захотела этого. Но почему она не захотела? Теперь это казалось ей совершенно непонятным. Она начала перечислять причины, побудившие ее толкнуть его на гибель. Он был безбожник и социалист и хотел поднять восстание. Это перевесило все другое в ту минуту, как она отперла ему калитку. Это перевесило даже ее любовь. Теперь она не понимала этого. Разве может чашка весов, наполненная пухом, перевесить чашку с золотом?
— Мой красивый мальчик, — говорила донна Элиза, — мой красивый мальчик! В Англии он стал уже известным человеком и вернулся назад, чтобы помочь нам, бедным сицилианцам. А теперь они осудили его, как бандита. Они едва не расстреляли его вместе с другими. Пожалуй, это было бы и лучше, кавальере. Пожалуй, мне было бы легче видеть его в могиле, чем знать, что он томится в тюрьме. Как он перенесет это несчастье? Он не выдержит этого, он заболеет и умрет.
Пока она говорила это, донна Микаэла вполне очнулась и встала. Шатаясь, бледная, как бедная убитая Джианнита, вошла она в комнату, где сидели отец и донна Элиза.
Она была так слаба, что не могла идти дальше, но, подойдя к двери, остановилась, опираясь о косяк.
— Это я, донна Элиза, — произнесла она, — это я…
