Кавальере вертелся на стуле, как червяк, пойманный на булавку.
— Замолчи, замолчи! — тихо просил он.
Он был потрясен сильнее, чем когда его обвиняли воровстве.
Но в ее глазах снова загорелась веселая шаловливость.
— Иногда я просматриваю адреса твоих писем, — продолжала она. — Мне хотелось знать, с какими учеными ты переписываешься. И я очень удивлялась, что все они адресованы президентам и секретарям земледельческих обществ.
Кавальере Пальмери не был в состоянии произнести ни слова. Донна Микаэла торжествовала, видя его таким беспомощным.
Она смотрела ему прямо в глаза.
— Я не думаю, чтобы Доменико умел узнавать развалины, — многозначительно сказала она. — Но вот грязные ребятишки в Джеле привыкли играть с ним и кормить его травой. Доменико считается чуть ли не божеством в Джеле, не говоря уже об его…
Кавальере Пальмери словно что-то вдруг вспомнил.
— А твоя железная дорога, — сказал он, — что ты о ней говорила? Пожалуй, мне завтра можно будет взглянуть на нее!
Но донна Микаэла не слушала его. Она вынула портмонэ.
— У меня есть фальшивая старинная монета, — сказала она. — Я купила ее, чтобы показать Доменико. Он наверное начнет фыркать!
— Послушай же, дитя!
Она не откликнулась на его попытку умилостивить ее. Теперь сила была на ее стороне. Теперь для примирения мало было ласковых слов.
— Как-то я открыла твой ранец — посмотреть, какие древности ты собрал. Но я нашла там только высохшую виноградную лозу.
Она так и сияла радостью.
— Дитя! Дитя!
— Как же это назвать? Во всяком случае не исследованием древностей. Может быть… благотворительностью… искуплением…
Тут кавальере Пальмери стукнул кулаком по столу так, что зазвенели стаканы и тарелки. Это было уже слишком. Старый, почтенный человек не может позволить таких шуток над собой.
— Помни, что ты моя дочь, и замолчи, наконец!
— Дочь, — произнесла она, и веселость ее сразу исчезла. — Разве я твоя дочь? Дети в Джеле могут ласкать хоть Доменико, а я…
— Что же ты хочешь, Микаэла, чего ты требуешь от меня?
Они смотрели друг на друга, и глаза их наполнились слезами.
— У меня никого нет, кроме тебя, — прошептала она.
Кавальере Пальмери невольным движением раскрыл ей объятия. Она нерешительно поднялась, она не знала, так ли она поняла его.
— Я знаю, что теперь начнется, — ворчливо произнес он, — у меня не будет ни одной свободной минуты.
— Чтобы отыскивать виллу?
— Поди, поцелуй меня, Микаэла! Сегодня ты опять обворожительна, в первый раз с тех пор, как мы оставили Катанию!
