Элисон почувствовала себя неловко, вспомнив свою первую ночь в его постели, и вдруг порадовалась тому, что здесь темно, и Алекс не видит её раскрасневшихся щёк.
– Если бы вы были более уступчивым, то я, возможно, ответила бы взаимностью...
– Уступчивым? – его пальцы коснулись её волос, чуть сжали, и Алекс немного оттянул голову жены, чтобы она смотрела только ему в лицо. – И чего же ты хочешь?
– Хочу встретиться с отцом. И братом... да, с ним тоже. Я хочу их увидеть. Обещайте мне, что я их скоро увижу.
– И тогда?
– Тогда я обещаю попытаться смириться с тем, что вы – мой муж.
– Какая требовательная девочка, – он наклонился, чтобы поцеловать Элисон, и, нежно коснувшись губами, осторожно провёл языком по её нижней губе. – Но раз ты просишь... Я не могу отказать. Я и не хочу отказывать. Здесь слишком темно. А ты уже слишком горячая.
Алекс тяжело выдохнул, затем встал на колени и, всё ещё обнимая жену, уложил её на спину, и сам лёг сверху, повыше задрав её уже порванные юбки.
– Вы не считаете... что это... дикость?
– Дикость...
Он произнёс это слово так, будто желал его распробовать, узнать, каково оно на вкус и есть ли в нём нечто содержательное и интересное.
– Что такое «дикость», малышка? – спросил он шёпотом, обдавая дыханием тонкую кожу на её шейке. – Когда безумное войско захватчиков прорывается через неприступную стену, чтобы завоевать и разграбить очередной город? Когда убийца вместо того, чтобы облегчить смерть своей жертве, нарочно не отпускает её душу и продолжает мучить? Когда мужчина, зная, что бесполезно добивается сердца женщины, в которую влюблён, снова и снова погружается в тот кошмарный пожар, разожжённый ими обоими?
Элисон выгнулась под ним, ей стало уже слишком жарко, и теперь она дрожала не от холода, а от желания побыстрее избавиться от пламени, вспыхнувшем внутри неё. Невыносимо было ощущать его близость и знать, чего он хочет, но не позволяет ни себе, ни ей достигнуть удовлетворения.
– И я прошёл через всё это. И захватывал города, и насиловал женщин, и убивал, и даже влюбился однажды...
Короткая вспышка и гром снаружи возвестили об окончании грозы, но Элисон уже было всё равно, насколько сильно она промокла, и лежит ли она на грязном полу, и испачкаются ли её волосы теперь.
– Я умер, не успев познать счастья в своей короткой жизни, – Александр запустил руку ей под платье, и Элисон застонала, запрокинув голову и закрыв глаза, когда он коснулся её. И она текла и текла, потому что ей было жарко и сладко, невыносимо от его горячих, длинных пальцев. – И, казалось бы, я должен остановиться. Тогда почему в тебе я вижу своё спасение? И спасёшь ли ты...
