Вокруг жертвенника собрались все главы родов, одетые в цвета своих Домов, как и я, а возле жертвенника, у его изголовья, стоит саххат (хавриец, который специально учился тому, как правильно резать скот для употребления в пищу теми же хаврийцами).
Я подхожу вплотную к жертвеннику и становлюсь рядом с ним, достаю свой, теперь уже родовой, кинжал, специально для этого заточенный, и передаю его саххату. Вот кинжал в его правой руке, левая же крепко, чтоб не дернулся, держит аргала за рога, он смотрит на меня. Вокруг тишина, и я говорю ритуальное благословение, выученное мной много лет назад и повторяемое мною год за годом как мантру, не позволяющую расклеится и забыть о цели. Мои слова гулко отдаются в тишине храма и поднимаются вверх. Последнее слово срывается с моих губ и слышится ответное 'Истинно', произнесенное семью разными голосами. Мой резкий кивок головой, и саххат, взмахнув рукой, перерезает горло животному. Я тихо облегченно вздыхаю - опытный саххат, зарезал правильно, поэтому ждать еще неделю для повтора ритуала не придется.
Кровь животного стекает в специальный сосуд, и мы ждем, пока последняя капля не упадет в него. Через час от запаха крови уже тошнит, но показать это – значит, показать свою слабость, недостойную главы рода. И я терплю, чтобы от этого запаха на пустой желудок меня не вывернуло. Вот саххат подходит к жертвеннику, значит, всё, - кровь уже вся ушла. Всё тем же моим кинжалом (бррр, я потом его долго буду чистить) уверенными движениями разрезает грудь и брюшную полость аргала и отсекает все внутренности, выкладывая их на отдельно поставленный поднос.
Теперь моя очередь. Взяв большой золотой поднос, куда уже положили хлеб и поставили чашу с вином, я подхожу к жертвеннику, и саххат уверенной рукой отсекая все лишнее, ставит на поднос сердце, печень, почки и правую заднюю ногу животного, предварительно ее освежевав. Поднос оказался просто неподъёмным, и если бы я была простой хаврийкой - в жизни бы его не смогла поднять, не говоря уже о том, чтобы перенести его через все помещение от жертвенника к жертвенному огню, находящемуся на постаменте.
Донесла и даже ничего не уронила. Подойдя к постаменту и поднявшись на несколько ступенек, начала напевно произносить оставшиеся слова благословения, прося всей душой и сердцем откликнуться, с каждым сказанным словом бросая в огонь, и принося тем самым в жертву Вышнему все, что было на подносе. Закончив говорить, прикрыла глаза и открыла свою душу, зовя Вышнего, желая почувствовать его присутствие рядом.
