Так, в искусственно вызванном летаргическом забытьи, я пребывал сорок дней и ночей – считая от памятной встречи с принцессой, совпавшей с торжественным открытием молодежного фестиваля в Москве – 27 июля 1957 года.
Над восточным берегом Эльбы, где я пробудился, висели дожди и туман.
Вернее, дожди и туман я увидел, открыв глаза, – а затем уже мне объяснили, что я нахожусь конкретно на берегу великой немецкой реки.
– Вставай, Кир, пора! – прозвучал надо мной голос Альцгеймера.
– Так весь праздник проспишь! – улыбался разведчик, демонстрируя верхний ряд железных зубов.
– Седьмое, Кир, ноября на дворе! – уже не шутя, возвестил старый коммунист. – День, когда все прогрессивное человечество отмечает Великую Октябрьскую социалистическую революцию!
Очень скоро, за непринужденным завтраком в генеральской палатке, разбитой у самого моста через Эльбу, Альцгеймер обрисовал мне ситуацию.
То есть рассказал, как она выглядела – в целом, и в частностях.
– В целом, – он начал словами великого английского поэта Редьярда Киплинга, – Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись! Что касается частностей… – тут он взглянул на часы, – то в них мы с ними вот-вот и сойдемся!
Я по-прежнему мало чего понимал из того, о чем говорил этот старый, опытный революционер.
В полусонной голове медленно и тяжело ворочались вопросы, вроде: для чего меня усыпили? с какой целью доставили, беспамятного, именно в Германию, разделенную, насколько я помнил, на два лагеря – социалистический и капиталистический? и к чему клонил Макс Петрович Альцгеймер, цитируя мне провидца и пессимиста Редьярда Киплинга?..
– О чем это, Кир, говорит? – между тем вопрошал генерал-лейтенант и сам же решительно отвечал: – О том, что Редьярд не работал в разведке!
Кажется, я невольно улыбнулся, представив Редьярда Киплинга в роли подрывника-диверсанта.
– Когда бы разведчики правили миром – тогда бы все сразу сошлись! – убежденно добавил он.
Похоже, Альцгеймер кричал о своем, наболевшем.
– Сегодня, сейчас и на этом мосту, – помолчав, произнес он, глядя мне прямо в глаза, – мы с тобой распрощаемся и Бог знает когда еще встретимся.
Нечаянно я уронил на пол яйцо, сваренное вкрутую, и нагнулся было, чтобы поднять.
– Оставь, после нас приберут! – остановил он меня легким движением руки и задумчиво повторил. – Придут и приберут…
Внезапно, как будто заслышав что-то, бывалый разведчик включил радиоприемник.
Я сразу узнал «Аппассионату», столь любимую неподдельным Владимиром Ильичем Лениным; он напевал ее мне, бывало, в долгой очереди к Лобному месту с гробом Иосифа Сталина.
