В остальные часы суток мы редко бывали одни – поскольку, помимо специального караула (трех насквозь обкуренных бойцов), под столбом постоянно топтались отдельные личности или группы людей.
Поражал интерес, с каким они обсуждали между собой, каково нам приходится на кресте.
Одних, например, занимали длина, конфигурация шляпок (гибрид ромашки с грибом поганки!) и степень ржавости гигантских гвоздей, а также наклон и надежность опор, предательски потрескивающих под напором ветра.
Других волновало, что мы не одеты (лохмотья на бедрах не в счет) и можем на раз простудиться.
Третьих коробил откровенный натурализм наших поз на кресте и неподдельное страдание на лицах.
Четвертые гадали, как долго мы этак продержимся и от чего сдохнем (мало кто говорил, что умрем!): от удушья, тотального обезвоживания организма, заражения крови, помутнения рассудка или позора.
В единичных случаях нам нерешительно сочувствовали и сравнивали с восставшими гладиаторами, а Москву – с Древним Римом.
Чаще же нас обзывали неблагодарными подонками, грязными выродками, изменниками социалистической родины и предателями СССР.
Нередко слова моего старшего товарища по несчастью заглушались звуками фанфар, автоматных очередей или пушечной канонады, доносившимися из-за зубчатых стен древнего Кремля, где, по всему судя, не затихала борьба за власть («Король умер – да здравствует король!» – помню, с усталой иронией констатировал Илья Владимирович!).
Оставалось терпеть – поскольку ответить на оскорбления не представлялось возможным.
Труднее всего было сносить ругань и издевательства трех обдолбанных караульных, неотлучно торчащих под столбом: дни напролет они резались в карты, игра у них шла на плевки (кто доплюнет до нас с трех раз!), что нам особенно докучало.
– Верх неразвитости – плевать человеку в лицо, когда он не в силах хотя бы утереться! – как-то не выдержал и воскликнул в сердцах Воньялу-Нинел.
В основном они мазали мимо (благо висели мы высоко), но когда попадали – я плакал.
То были слезы бессилия и обиды – за нас, и жгучего стыда – за них.
Но на самом-то деле все мои боли и унижения покажутся пустяшными на фоне истории жизни распятого старца…
– Знайте, Кир, – начал он свою исповедь, – что мое настоящее имя…
Спасибо гвоздям, я бы упал со столба – настолько меня поразило услышанное: как оказалось, на одном со мной телеграфном столбе был распят подлинный, а не поддельный руководитель Великой Социалистической революции Владимир Ильич Ульянов-Ленин (
