...Несколько дней спустя печальная процессия подошла по извилистой тропинке к Медвежьей речке. Я пластом лежал на носилках. Я сказал шерифу, что не могу умереть, не повидав прежде Эллен Рейнольдс, и что я должен передать дядюшке Гарфильду останки его часов, доказав тем самым, что до конца исполнил свой долг, по крайней мере так, как я его понимаю.
И вот, когда, до родного дома оставалось всего несколько миль, кто, вы думаете, повстречался нам на дороге? Ну, конечно же, Джим Брэкстон собственной персоной. Он едва сдержал радость, когда я чуть слышно прошептал, что перед ним умирающий. Он был с головы до пят разодет в новую одежду из оленьих шкур и весь так и сиял от восторга, что было весьма обидно видеть человеку в моем положении.
— Какая жалость, — сказал он, — какая жалость, Брекенридж, что ты умираешь! Твой отец попросил, если я тебя встречу, рассказать кое-что о часах дяди Гарфильда. Он очень надеялся, что я тебя встречу где-нибудь по дороге в Рваное Ухо — я только что оттуда, ездил за бланком свидетельства о браке.
— Что такое? — Я навострил уши.
— Да-да — я и Эллен Рейнольдс собираемся пожениться. Ах да, так о часах.
Кажется, отец одного из бандитов, ограбивших дилижанс, знавал твоего дядю Гарфильда еще по Техасу и даже водил с ним крепкую дружбу... Он прочитал имя, выгравированное на часах, вспомнил их хозяина и отправил часы обратно. Так что почта доставила их владельцу на следующий день после твоего отъезда.
Некоторые утверждают, что это ревность придала мне силы приподняться на носилках и хорошенько въехать Джиму Брэкстону в нижнюю челюсть. Не могу с этим согласиться. Я не способен на подобные выходки. Здесь дело в семейных, традициях. Я ведь не мог в ту минуту достать дядюшку Гарфильда, а мне срочно требовался хоть кто — нибудь, чтобы излить на него свои чувства. Так что Джим Брэкстон подвернулся как нельзя кстати.
Глава 5. Джентльмен с Медвежьей речки
— Слушай… ты… — моя сестрица Очита, сдвинув брови, ткнула меня в грудь пальцем. — За такое обращение с Глорией Макгроу тебя давно следовало бы пристрелить!
— Никогда не произноси при мне этого имени, — с горечью ответил я. — Слышать о ней не хочу. А с чего это ты взяла, что меня надо пристрелить?
Тут Очита и говорит:
— Когда тебя принесли домой — всего, точно пропущенного через мельничные жернова, — Глория, едва услышав о тебе, примчалась быстрее ветра. Но стоило ей показаться в дверях, как что ты сделал?
— Да ничего особенного, думаю. А что такое?
