Народу в кафе было мало, и говорил я негромко, но, видимо, настолько экспрессивно, что белорубашечник через два столика беспокойно закрутил головой в нашем направлении. Пришлось ему улыбнуться — мол, все в порядке, чувак. Правда, задержав взгляд на моей визави он, похоже, не поверил. И верно — давно я не видел в глазах человека такого испуга, — может быть, никогда. Мне даже стало немного совестно за свою неожиданно такую слишком уж злую тираду, — честно говоря, давно меня уже так не накрывало. Из цветуще-розового лицо Лидии Тереньевны стало серым, гораздо серее, чем тогда, при первом знакомстве. Губы ее дрожали, чашка в руке ходила ходуном. Чтобы чай не пролился на ее Fendi, я аккуратно перехватил чашку и с наслаждением сделал пару глотков, чтобы сдобрить внезапную сухость во рту, — чай, как и все в «Онегине», был великолепным.
— А теперь, Лидия Терентьевна, — примирительно улыбнулся я ей, — успокойтесь, и расскажите подробно, что знаете по делу.
Слезы потекли из глаз г-жи Нарцыняк, безжалостно смывая с ресниц макияж, и я протянул ей платок. Но какие-то его параметры Лидию Терентьевну не устроили, и она вытянула из сумочки свой… платок-не платок, а какое-то кружевное чудо с монограммой, явно шитое на заказ. С его помощью она принялась вытираться и приводить себя в порядок, трубно высморкавшись в завершении. Через пару минут ее взгляд снова обрел осмысленное выражение.
— Ну, зачем же вы так, А-арсений Андреич? — хрипловатым после слез голосом начала г-жа Нарцыняк. — После стольких лет… Я, право, не ожидала. Очевидно, что мы все, так сказать, в одной лодке, и выгребать нужно, разумеется, всем вместе.
Произнеся это, Лидия Терентьевна потянулась к чашке и, с удивлением обнаружив ее пустой, жестом позвала официанта.
— Будете что-нибудь, Арсений Андреич? — предупредительно спросила меня она.
Я покачал головой, и г-жа Нарцыняк на некоторое время выключилась из разговора, погрузившись в изучение меню, причем вышколенный официант принимал в этом изучении самое непосредственное участие, то и дело давая пояснения. Со стороны могло показаться, что идет процесс согласования свадебного меню человек на триста, а не выбор марки чая.
— Извините, Арсений Андреич, — наконец отпустив официанта, слабо улыбнулась мне г-жа Нарцыняк. — У них в меню больше ста сортов, без помощи разобраться совершенно невозможно!
И она воодушевленно всплеснула руками. Я смотрел на Лидию Терентьевну Нарцыняк, и мне хотелось выть. Человек сидит в тюрьме, а тут на высшем серьезе чай выбирают! Боже, ведь была же совершенно нормальная тетка, я помню! Что же превратило ее вот в эдакого монстра с зияющей пустотой на том месте, где у человека должна быть душа? Что, кроме времени, отделяет тогдашнюю офицерскую вдову от нынешней госпожи Нарцыняк? Ну, да, деньги, и немалые. Всего за три года они с ее милым шефом заработали только на нас больше сорока пяти миллионов рублей — полтора миллиона долларов! Думаю, не меньше им «откатили» все другие подрядчики, вместе взятые. Это три миллиона. «По честнаку», конечно, Гармонист со своей наперсницей вряд ли делился, но от четверти до трети, думаю, он ей с барского плеча отчинял. Это от семисот пятидесяти тысяч до миллиона. Долларов. Эта миловидная, чуть полная, очень хорошо одетая женщина, сидящая напротив меня, будучи простым менеджером в системе управления некоего непервостепенного госучреждения, была долларовой миллионершей. То есть, мне, бизнесмену, хозяину немелкой компании, обеспечивающей трудоустройство нескольким сотням человек, по личным доходам она была сильно не ровня. На западе люди с такой разницей в поступлениях селятся в разных кварталах в городах и в разных отелях на отдыхе. Миллион баксов на личном счете в каком-нибудь швейцарском или лихтенштейнском банке (или в банке, закопанной в огороде — в виде местечковой альтернативы) — это давно уже было мечтой жизни, вернее, материальной составляющей моей жизненной мечты. Миллион долларов делает вас свободным — в материальном плане, естественно. Эта сумма позволяет вам отгородиться от государства с его всегда подавительной по отношению к отдельно взятому гражданину системой высоким забором и класть на это государство «с прибором» — если, конечно, сидеть тихо и не высовываться. Такая сумма позволяет не нуждаться на старости лет достойно доживать свой век, не становясь частью огромного моря несчастных стариков и старух, кроме подачки, высокопарно именуемой пенсией, других доходов не имеющих. А в крайнем случае, если государство все-таки дотянет до вас свои щупальца, с такими деньгами можно просто свалить от этих сопливых осинок и доживать свой век в какой-нибудь недорогой цивилизованной и стране типа Болгарии, Чили или Индии.
