«Да, ты, ты! — уточнила в трубку она, явно собираясь глубоко разобраться в вопросе моего местопребывания. Но тут Ива толкнула меня двумя руками в грудь, я ойкнул и полетел спиной во взбитый сливками ворох белья на постели. «Что с тобой? — немедленно отреагировала мама. — Почему ты говоришь «Ой?» Ты где, я тебя спрашиваю?» Тем временем Ива, вскочив вслед за мной на кровать, одним рывком стянула с меня еще влажные шорты, после чего по-ковбойски оседлала меня повыше коленей, двумя пальчиками зажала мой крохотный после купания причиндал и широко раскрытым ртом ринулась на него, как кошка на сцапанного воробья. «Мам, я же говорил, я в командировке!» — прокричал в трубку я, попытавшись выставленной вперед рукой защититься от нападения, но Ива страшно клацнула зубами в непосредственной близости от моих пальцев, и я отдернул руку. Беззащитный птенец исчез у страшной кошки во тру, на ее скулах мощно заходили желваки, а на щеках впали такие ямочки, словно она хотела засосать через трубочку пачку сливочного масла. «Я в командировке, мама, — повторил я, бессильно запрокидывая голову. — Мы же договорились, что ты будешь звонить только в крайнем случае!» Мать в трубке молчала, а Ивина активность начинала давать себя знать. Как я ни сопротивлялся, мои веки, дрожа, закрылись. «Мама?» — позвал я в трубку. «Да, да, да!» — откликнулась мама, словно это не я, а она ждала завершения затянувшейся паузы. Под воздействием такого недвусмысленного внимания к своей персоне предмет этого внимания начал распрямляться в полный рост, как Чужой перед лейтенантом Рипли в исполнении Сигурни Уивер. «Так ты чего звонишь? — стараясь насколько возможно абстрагироваться от ощущений, осторожно спросил я маму. — Что-то случилось?» «Конечно, случилось! — воскликнула мать, как будто только и ждала этого вопроса, как условного сигнала. — Ты черт-те-где, не звонишь. А где Марина? А Кирилл? Тоже все в командировке? Вы чего старую бабку одну-то бросили? Надоела я вам, что ли? Так потерпите, недолго осталось!» «Мама! — взмолился я. — Я же тебе в пятницу все объяснил. Я — в командировке, Марина — на даче, у нее там телефон плохо берет, ты знаешь. А Кирилл… Мам, ну, что ты хочешь от молодежи двадцати с небольшим лет отроду? Наверное, оттягивается где-нибудь на природе». «Да уж, подарил Бог внучека! — обиженно проскрипела в трубку мать. — Никогда бабке первый не позвонит. Не в нашу он породу, не в нашу». У-уф, вроде, девятый вал прошел. Сетования на «ненашу породу» обычно шло в конце вот таких неожиданных и непонятных маминых звонков, в которых ни с того, ни с сего поднимались темы, мои рациональные попытки обсуждать которые обычно приводили к слезам, бросанием трубки и отказом от общения минимум до вечера следующего дня. У меня отлегло. «Ладно уж, хрен с вами, господа родственнички! — в своем иногда очень своеобразном стиле сменила гнев на милость матушка. — Вот вернетесь раз — а бабка-то того, кулысь! Загрызет совесть-то потом! Хотя откуда у вас совесть? (я прямо увидел, как мама махнула на нас рукой). Ты-то сам когда из командировки своей вернешься?» Рот Ивы, видимо, решившей, что большего из меня в такой обстановке не выжать, перестал сладко терзать мою плоть. Она сделала на коленях «два шага вперед» и профессионально-ловким движением таза ввела меня в себя. «Сегодня вечером», — поспешил успокоить маму я, с трудом сдерживаясь, чтобы не замычать. «Так уже вечер», — непонимающе прокомментировала мама. «Значит, ночью, — нес уже первое, что придет в голову, я. — По вашему ночью. Здесь время вперед… То есть, назад». «Так вперед, или назад?» — зацепилась не терпящая неточностей мама. «Назад, назад! — чуть не закричал в трубку я, уповая, чтобы Ива не восприняла мой вопль как команду. — Мама, я не могу больше разговаривать, опаздываю на переговоры. Позвоню, как только вернусь, ладно?» «Ладно уж, — недовольно согласилась матушка. — Пока. А почему ты разговариваешь в нос? Ты не простудился?» Это было уже слишком. «Нет, мама, я не простудился, просто я лежу на спине с запрокинутой головой, и поэтому говорю «б нос», а на спине я лежу, потому что на мне скачет потрясающая женщина, и поэтому, мама, твой пятидесятилетний сын, с которым ты разговариваешь, как с несмышленышем, не может больше выслушивать твоих глупостей!!!», — хотел сказать маме я, но, разумеется, не сказал. «Нет, мам, все в порядке, тебе показалось», — сказал я вслух, прикрывая микрофон рукой, потому что насколько я знал Иву, ровно через пять секунд должен был раздасться ее первый стон, если, конечно, мама до сих пор еще не услышала, как ухает от Ивиного галопирования кровать под нами. «Ладно, Сенчик-птенчик мой, сыночек, не забывай про свою старую маму, — прощально засюсюкал в трубке мамин голос, и я нажал отбой ровно на четвертой секунде.
