Хорошо известно, что женщине можно доставить удовольствие самыми разнообразными способами и, соответственно, разными частями тела. Наиболее подходящая часть, чтобы ублажить Иву, это, безусловно, язык. Для нее то, что на медицинском языке называют кунилингусом — как валерьянка для кошек. Если представить Иву на месте партизанки военных времен, врагам не нужно было бы долго мучить ее изощренными пытками. Нужно было просто привязать ее к гинекологическому креслу, позвать десяток солдат с крепкими челюстными мышцами, и максимум через четверть часа партизанка сдала бы все известные ей тайны.
Я еще раз бросил взгляд на подпростынную возню, на трагическую маску безнадежного сопротивления на Ивином лице, на вихляющийся Дарьин зад, смачно выругался про себя и, захватив коньяк и сигареты, направился на балкон. Но не суждено было этому томному турецкому вечеру стать инцестуальным. В ту самую секунду, когда я огибал угол кровати и уже потянулся к ручке балконной двери, простыня, укрывавшая Дарьин топ и Ивин боттом, взлетела белым парусом, открыв место схватки мамы и дочери. Ива лежала, закрыв рукой глаза, тяжело и прерывисто дыша. Ее шея, плечи, грудь алели рваными пятнами, как при крапивнице, ноги были сжаты, казалось, с силой челюстей нильского крокодила. Дарья, покачиваясь, стояла на коленях над распростертой перед ней матерью, задрав подбородок к потолку и сильно прижимая ладони к животу. Я протянул руку тронуть ее за плечо, но в этот момент ее вдруг скрутило, щеки ее надулись, и Дарью бурно вырвало прямо под себя, забрызгав Иву до пупка. Та распахнула глаза, взвизгнула, вскочила и бросилась к дочери.
— Даша, Дашечка, что с тобой?! — запричитала она, пытаясь обнять дочь.
Дарью снова вырвало прямо матери на грудь.
— Скорую, звони в скорую! — закричала мне Ива, прижимая ослабевшую Дарью к себе.
Я кинулся к телефону, успев подумать: «Какая, блин, скорая? Заграница же!»
— Не надо скорую, — слабо пробулькала Дарья. — Мы просто по… покурили… слишком много… Щас пройдет…
Ее загорелое лицо посерело, у нее зуб на зуб не попадал.
— Бо-о-оже! — шепотом возопила Ива.
Я сочувственно посмотрел на нее. В одночасье подвергнуться попытке лесбийского насилия со стороны дочери, по ходу пьесы узнав, что кровиночка как минимум балуется наркотиками — это испытание не для средней материнской психики. Ивины глаза были полны слез, она гладила Дарью по волосам, совершенно не замечая, что ее руки, обнимающие дочь, были все в следах рвоты, по виду (да, что удивительно, и запахом тоже!) удивительно напоминавших соус «Тысяча островов». «Вам обеим нужно в душ», — тоном метрдотеля ресторана из «Бриллиантовой руки» сказал я. «Да, да, правильно!» — встрепенулась Ива, без видимых усилий, как грудничка, подхватила дочь на руки и бегом бросилась в ванную комнату. «Коня на скаку остановит…», — всплыло в моем мозгу. Я воспользовался перерывом в действии и подошел к двери. Черт, так и есть — предназначенный оберегать от навязчивого сервиса стикер при закрывании двери сквозняком задувало в щель между полотном и коробкой, и он блокировал защелку. Дверь оставалась закрытой, но не запертой. С удовлетворением поставив точку в вопросе о том, как Дарья открыла дверь в номер, я сделал все как надо, и со спокойной душой принялся наводить порядок на заблеванной постели.
