Психолог Эрих Фромм назвал похищение Эйхмана «актом беззакония сродни тем, в которых повинны сами нацисты».
[413]Американский Еврейский комитет в своем обращении к Голде Меир высказался против того, чтобы Эйхмана судили в Израиле, так как он «повинен в чудовищных преступлениях не только против евреев, но и против всего человечества».[414] Группа юристов, собранная по инициативе этой организации, рекомендовала Израилю самостоятельно расследовать дело Эйхмана, однако затем передать материалы в Международный трибунал.
Принимать подобные предложения Бен-Гурион наотрез отказался. Примерно через год, 11 апреля 1961 года, Хаузнер произнес на суде обвинительную речь, из которой стало ясно, что руководители Государства Израиль в самом деле считают себя вправе судить Эйхмана от имени всех жертв холокоста: «Рядом со мной, здесь и сейчас, незримо стоят шесть миллионов обвинителей. Они уже не могут восстать из пепла, поднять указующий перст и прокричать человеку, сидящему в стеклянной будке: “Обвиняю тебя!” Их прах развеян над Освенцимом, Треблинкой и другими лагерями смерти по всей Европе».[415]
Габриэль Бах, один из двух помощников прокурора Хаузнера, единственный из всех участников процесса, кто был жив на момент написания этой книги, отметил еще один факт, объясняющий необходимость проведения суда над Эйхманом именно в Израиле: «До того как начался этот процесс, многие преподаватели говорили мне, что молодые люди ничего не хотят слышать о холокосте. Им стыдно. Молодой израильтянин понимает: можно погибнуть или получить ранение на войне, можно проиграть битву. Но ему непонятно, как миллионы людей могли отправиться на бойню, не оказав сопротивления. Вот поэтому молодежь не хотела разговаривать о тех событиях».[416] Иногда выживших жертв холокоста пренебрежительно называли «сабоним» («мыльники»), поскольку широко ходили слухи, будто нацисты делали из своих жертв мыло.[417]
Суд над Эйхманом должен был, как полагал Бах, изменить взгляды молодых израильтян, показав им, что «жертвы до последнего не осознавали своего истинного положения, а поняв, какая участь их ждет, поднимали восстание: так, узники варшавского гетто храбро сражались до последней капли крови».
Вопреки ожиданиям Баха, процессу сопутствовали многочисленные противоречия. Споры о том, как вели себя жертвы Холокоста, подогревались разнонаправленными свидетельствами, которые обнародовались в связи с попытками обвинителей, а также всей международной общественности разобраться в личности главного героя разыгравшейся драмы.
