– Мечтала об этом полдня… У нас всегда по четвергам такие привозят, замечал? Только по четвергам.
– Вот уж на что не обращаю внимания…
– А ты бы обратил! Вкуснятина! – Она в три укуса справилась с плюшкой, запила чаем и успокоенно улыбнулась:
– Теперь можно и пообедать… Слышала, у тебя коматозница новая.
– Ты-то откуда знаешь? Лучше б про бюджет на следующий квартал спросила.
– А! – Лариса махнула рукой. – Гинекологии все равно ничего не причитается.
– Не прибедняйся, пожалуйста. Вы только и живете, что на благодарностях от успешно разрешившихся чиновничьих жен.
– Так и я ж о том. Но официально – ни-ни. Так что там коматозная-то?
– Лежит, – буркнул Гаранин. – Что ей сделается. Технически она не в коме, а на препаратах. Отек был, решили перестраховаться.
– И ни имени, ничего? – уточнила Борисовская, вылавливая из супа рыжий скользкий китайский опенок, ничего общего с опятами на самом деле не имеющий. – Девчата болтают, ее на насыпи за парком Пионеров-Героев нашли. М?
Борисовская испытующе всмотрелась в Арсения.
– Я как-то больше по медицине… – и уголок его рта мелко дернулся.
– Ох, Гаранин, будь ты проще, сколько раз тебе говорить! Вот не может быть, чтобы тебе не было интересно. Это ж даже не сплетни, это – про-ис-шест-вие! Если не городского, то районного масштаба. И не просто с кем-то там… а с твоей пациенткой. А может, кто-то что-то видел и сейчас вспомнит, и это поможет найти урода, который такое сделал, а? Ты ж ей наркоз давал, неужели не любопытно…
– Вот именно поэтому, Лара, именно поэтому, – Арсений не дал ей договорить. – Я у стола стоял, прямо над ней. Видел и селезенку ее разорванную, и почечную ножку, оторвавшуюся от почки. И что на ней живого места нет ни снаружи, ни внутри. Ее даже опознать невозможно, потому что вместо лица – фарш, будто только что из мясорубки… Знаешь, был такой старинный рецепт у красавиц девятнадцатого века – на ночь привязывать сырые телячьи котлеты к щекам, для хорошего цвета лица… Я вспомнил об этом чертовом рецепте четыре раза, пока стоял там. Я могу представить себе по секундам, шаг за шагом, что с нею вытворял этот нелюдь. И именно поэтому как-то вообще не хочется об этом думать и что-то представлять. Особенно за обедом!
О нет, он не боялся испортить себе аппетит, его врачебный желудок и не такое выдерживал. Но во всем этом ажиотаже ему почудилось что-то неправильное, нездоровое. Все равно что собирать толпу зевак у места крушения. Борисовская суть уловила, но хмыкнула:
