Она сурово нахмурилась и встала. Алексей сидел в сумраке на прилавке, спиной к дождю — он подставил лицо красному свету костра, он блаженствовал, глаза светились, губы его, пухлые, словно медом помазанные, слабо улыбались. Он вздохнул и посмотрел на Таню так влюбленно, что она на миг дрогнула…
— Пора домой.
Путятин наклонился над наручными часиками.
— Так они только уехали… Еще часа три с половиной ждать.
— Ну, я не знаю, — мрачно ответила Таня. Она поняла, что здесь все равно не согреешься — не может же она при нем раздеться и одежду высушить! На горизонте, над Камой, проступала сочно-зеленая полоса в небе. — Скоро дождь кончится. — Вдали были слышны крики, приглушенная музыка, смех. Кажется, уходили пешком.
— А может, мы тоже? — предложил обрадованно Путятин. — Здесь напрямую через лес километров шесть всего. За полтора часа до Белых Кораблей дойдем! А там — автобусы… Да и в самом лесу не так льет.
Путятин, утирая глаза рукавом, выскочил из дощатой избушки, заполненной едким синим дымом…
Через несколько минут они шли по сосновому бору, по почти сухой земле, усыпанной желтым шелковистым слоем хвои. Впереди — Путятин, вдохновенно озирающий вершины, а за ним — черноволосая высокая девушка с серьезными глазами.
«Чего радуется? — думала Таня. — Ничего не понимает».
— Ты дорогу-то знаешь?
— М-м, — только мычал счастливый Путятин.
Таня поймала себя на мысли, что снова с ней что-то странное происходит. Еще недавно решила с Алексеем больше не разговаривать, а сейчас захотелось сказать ему что-то очень ласковое.
Дождь почти прекратился, только ветер шатал деревья. Тяжелые, уже успевшие пропитаться грибным духом, капли летели на голову, за шиворот. Они блестели на молоденьких голубых сосенках, в хвойных чашках с белой смолистой сердцевиной. Над травой курился пар.
Ноги у Тани совершенно промокли, но ей было тепло. Она шла, приотстав от Алексея, волоча березовую палку по земле.
То ли сойки, то ли синицы мелькнули перед самым ее лицом, девушка даже почувствовала дуновение от их крыл. Вскинув голову, увидела: небо заполнено неровным светом, какой бывает на дне серебристо-рябой ракушки.
— Леша, — позвала она, и сама испугалась.
Путятин недоуменно обернулся. Но Таня сделала вид, что ничего не сказала. Она все так же смотрела на небо, нелепо ступая по траве. «Как он меня любит! — думала она. — Скажу, залезь на дерево — залезет! Дурачок!..»
Сосны расступились, показался куст с морщинистыми большими листьями и гроздьями зеленых орехов. Таня, как бывало в детстве, махнула рукой — растопырила пальцы и сорвала сразу несколько гроздей. Надкусила один орешек — мягкий, сладковатый, даже молоком брызнул… Все, что сейчас происходило вокруг, тут же откликалось во всем Танином существе. Зашумело огромное дерево, заворочалось в небе темной кроной — у нее дух захватило. Выскочила из-за деревьев оранжевая полоса заката, в ней белая бабочка вспыхнула. Таня зашла в этот свет — и сразу будто потеплело на сердце, и поняла, что любит всех: и лес, и Алексея, и себя, молодую, ласковую… Ей захотелось поторопить все, разом оборвать за собой дороги, она посмотрела вслед ничего не подозревавшему Путятину и, как полчаса назад, снова прошептала:
