Вечером Таня села писать письмо матери. В общежитии было тихо, подружки убежали на танцы. Зелено-красный закат смотрел в окно, до одиннадцати ночи девушка не включала лампу.
«Мама, я пообещала одному мальчику тульский самовар, он говорит, что у нас в области их много. Я тебе вышлю завтра деньги, купи и пришли в посылке. Только заверни получше, можно ваты набить или соломы. Мальчик скромный, тихий, был в Швейцарии. Чем больше самовар, тем лучше. Я с Алексеем просто дружу, вижусь крайне редко, но раз обещала, слово держать нужно. Ты же сама говорила. Здесь жарко, около тридцати градусов, но вот вчера была первая гроза, и так трахнуло, что подружка моя Оля иголку в палец себе воткнула — нитку вдевала. К полуночи до нашего этажа дойдет вода, и я искупаюсь. Снабжение хорошее, каждый день хожу в столовую, продают свежие огурцы (гос.), ягоды, и вовсе я не худею, платье штапельное с васильками стало как раз, что я — враг себе, что ли, все хорошо. Работа хорошая, подруги славные, жду посылки, целую.
Твоя дочь Татьяна».
Она выслала деньги и через полторы недели получила самовар. Был он емкий, с массивными ножками и краником вроде кленового листа. От самовара тянулся синий шнур. Таня протерла никелированную поверхность и села читать письмо от мамы. Сердце сладко заныло при виде круглого, как пшено, почерка…
Мать писала, что в Туле самоваров нет, поэтому ездила в Москву, но там тоже нет, и она купила в Одинцове. Мать просила, чтобы дочь хорошо работала и подумывала о своей дальнейшей судьбе. Ведь она техникум кончила, ей бы лучше по специальности, а не с глиной ковыряться…
У Тани давно лежит заявление в отделе кадров Каваза — обещали взять. А пока завод строится, она побудет плиточницей в своих синих, розовых, белых хоромах… Разве ей плохо?
— И в кого ты такая? — удивлялась, бывало, мать…
Было воскресенье. Таня подняла самовар и вышла на улицу. Всю ночь лил дождь, но к утру перестал, над городом клубился пар, светило солнце, в решетках над сливными ямами застряли чьи-то галоши и один красный разорванный сапожок…
Таня вздохнула: ехать ей далеко, в Белые Корабли. Алексей в последнем разговоре выпытал у Тани, где она живет, и сказал свой адрес. Прохожие с завистью смотрели на ее сверкающий самовар.
Ей тогда с грузом повезло — встретила этого долговязого мальчика с черными изумленными глазами. Алмаз помог довезти, и на двенадцатом этаже Таня его отпустила. Алмаз, кажется, обиделся, но она не могла поступить иначе.
