Издали опушка, заполненная многотысячной толпой, показалась ему подсолнухом. Вместо желтых лепестков стояли по краям автобусы, легковые машины, несметное число машин, на которых приехал народ, в воздухе висел гул. Пищали транзисторы, играло радио на столбе, пиликали какие-то электрогитары, били барабаны, кричали люди, плыли над головами букеты цветов, куда-то кому-то их передавали. Алмаз и его друзья протискивались в толпе, им хотелось выйти на поляну, где будет концерт.
День стоял теплый, небо покрылось рябой прозрачной поволокой, прыгали в траве кузнечики, на спинах людей сидели божьи коровки, пролетали пчелы.
Репродукторы в лесу, отставая один от другого, объясняли:
— Товарищи… товарищи… товарищи…
И следующее слово:
— Выступит… выступит…
Трудно было слушать.
Белокуров, уехавший на Каму еще с утра, усталый и бледный, неожиданно вынырнул перед своей бригадой, потащил всех в лес. Там горел костер, стлался синий дымок. Белокуров щурился и ворчал. Вместе с другими членами штаба комсомольской боевой дружины он сегодня дежурил и уже отправил в город четверых пьяных мальчишек из промстроя — напились сухого вина с сигаретным пеплом, чтоб покрепче было, глупые… Белокуров показал на костер…
— Берите, берите, ешьте…
— Ура-а! — обрадовались девушки, только сейчас увидев в траве открытый торт, коробки конфет, обжаренную колбасу на прутиках. — Ну и бригадир у нас! Давайте мы его поцелуем!
И они стали целовать Белокурова, который все еще угрюмо сопел и размышлял о пьяных мальчишках, но тем не менее подставлял девушкам щеку.
— Как здесь хорошо! — сказала Нина. — И Каму видно. Посмотрите, девочки! Давайте все посмотрим на Каму!
«Наверное, в яслях и привыкла говорить: давайте все сядем, давайте все посмотрим…» — заметил Алмаз.
Белокуров предлагал девушкам закусывать, наливал им сухого вина. Алмаз попробовал — не понравилось, украдкой выплюнул. И встретился глазами с Ниной. Только что она хохотала, и вдруг он увидел ее тоскующие глаза, серо-синие, распахнутые, как будто она смотрела вдаль и никого не видела. Голые ее ноги показались сейчас Алмазу жалкими, словно она просто потеряла половину своей юбки в все это время играла дерзкую девчонку в мини, чтобы только над ней не смеялись.
Нина и Таня Иванова стояли обнявшись и смотрели на костер. И чего это девушки любят обниматься?
Между прочим, Алмаз этой Ивановой на днях помог дотащить самовар. Она в гости собиралась к своему жениху, вышла на улицу с огромным самоваром, медный краник впереди, словно несла золотую свинью с хвостиком, и вот-вот свинья зашевелится, завизжит. Таня увидела Алмаза, очутившегося с утра в воскресенье возле женского общежития, окликнула: «Шагидуллин!» Оказалось, что ехать ей в Новый город, в Белые Корабли, Алмаз обрадовался: наконец-то Белые Корабли посмотрит! Дома — по двадцать четыре этажа, белые, изогнутые, как паруса, круглые, как башни… Они отправились вместе. Таня Иванова — комсорг бригады — очень серьезная девушка. Алмазу было смешно: почему она едет с самоваром? Но Таня ни разу не улыбнулась. Они долго искали дом двадцать семь дробь ноль три, в Белых Кораблях несколько раз меняли нумерацию, и люди привыкли к разным обозначениям. Наконец нашли общежитие, где жил ее друг, поднялись на лифте. Она позвонила. Как только дверь от, крылась, перехватила у Алмаза самовар, сказала: «Спасибо! До свидания!..» Алмаз побежал по лестнице с поднебесного этажа. Видно, Таня не хотела, чтобы он видел ее жениха. И в самом деле, может, какой-нибудь старик с золотой челюстью? Эти чай любят. Сейчас, говорят, самые красивые девушки выходят замуж за денежных, дряхлых стариков, и чем больше у стареньких плешь блестит, тем нежнее девушки им обувь чистят, доводят до зеркального блеска. А может быть, у Тани больной какой-нибудь парень? Лежит прямой, бледный, историю Каваза пишет. Даже сегодня, сюда, на праздник молодежи, она его не пригласила. Тут что-то такое есть. Наверное, не хочет, чтобы в бригаде болтали… А зачем Алмазу болтать? Да и Таня — девушка очень хорошая, черненькая, глаза карие, ростом высокая, только слишком уж серьезная, не засмеется. Сейчас она обнялась с Ниной, и, щека к щеке, обе смотрят на костер. Что им, холодно, что ли? Странная радость задела Алмаза. Он презрительно усмехнулся, стал прохаживаться вокруг, то отходя к лесу, то возвращаясь. Сорвал у дороги стебелек лебеды, поразился, какие у нее глянцево-красные листья в конце лета, частью зеленые, а некоторые жгуче-красные…
