Когда Харитон покинул участок и за ним закрылась автоматическая калитка, Зеленский достал телефонную трубку…
«Так, кажется все, — думал Харитон, снова садясь за руль. — Хотя нет. Еще позвонить. Черт, так и не зашел домой. Она меня убьет».
— Мамуля! Привет! — через минуту говорил он в трубку.
— Харитон? — послышался в ответ обеспокоенный голос. — Куда ты опять пропал? У тебя все в порядке?
— У меня все отлично. Звоню предупредить. Мне тут нужно будет уехать ненадолго, так вот, чтобы вы не волновались…
— Снова уехать! Ты ведь только что вернулся. Кажется, меньше недели назад звонил, говорил, что приехал из какого-то там Занзибара.
— Мамуся! Из какого же Занзибара? И всего-то только на Урал съездили с ребятами. Ненадолго. Там знаешь, как интересно! Там Медной горы хозяйка, там малахиты всяческие, там цветки каменные. Чего только нет!
— Вот-вот. Все хозяйки у тебя только в Медной горе. А когда ты своей обзаведешься, мы с отцом и не дождемся, наверное.
— Мамуля, не начинай. Ты же знаешь, человек я легкомысленный, к оседлой жизни неспособный и в пустой голове моей, непутевой, один сплошной ветер.
— Вот-вот. Именно — ветер. Неизвестно, о чем думаешь. Неделю назад вернулся, так хоть бы на пять минут домой заглянул. Мы с отцом скоро забудем, как ты выглядишь.
— До этого, надеюсь, не дойдет. Вот по делам быстренько съезжу, а как вернусь — сразу к вам. Торжественно обещаю.
— Знаю я это «быстренько». Опять на целый месяц пропадешь. Ты о себе-то хоть что-нибудь скажи, как у тебя, все в порядке? Не болеешь?
— Ни-ни! Бодр и весел, здоров как бык. У меня все отлично, мамуля. Скоро приеду, и ты сможешь сама в этом убедиться. Воочию. Целую тебя. Папке привет. Пока.
«Вот теперь точно все, — закончив разговор, резюмировал Харитон. — Теперь можно ехать».
— Ехать ли, отец? Дурной слух идет от Москвы.
— Богу верь, не слуху. Неужто на Святаго рог поднимут чумазые?
Осенью 1917 года в келье настоятеля небольшого монастыря Кащеева пустынь происходил трудный разговор.
Среди мальчиков, обучавшихся в школе при монастыре, отец Антоний давно заметил несколько проявивших большие способности к живописи и языкам и после долгих переговоров добился разрешения определить их в духовное училище при Троице-Сергиевой Лавре. Им назначили экзамен и в случае успешной его сдачи следующий учебный год дети из глухой провинции должны были начать в Москве.
Но неспокойная обстановка в стране и тревожные слухи грозили сорвать эти планы.
