Что же было главным во время моей студийной учебы? Как ни странно, главным "событием", случившимся во время моих четырех студенческих лет, было... отсутствие событий. Тех, которые я называю профессиональными, которые захватывали бы меня, требовали бы от меня решений и действий. От которых в итоге поворачивалась бы судьба, формировался характер. Но получилось так, что после всех огромных ожиданий и разожженной во мне жажды действовать начался затяжной штиль... И мне теперь нечего, в сущности, рассказать о своем студенчестве - я это говорю со всей честностью. Жила я? Да. Действовала? Да. И посещала все занятия, слушала, писала, штудировала, выполняла задания. И в семье шла какая-то жизнь, и среди приятелей. Но главное дело (поймите это слово как следует - дело), а им была тогда учеба, оставляло во мне впечатление непонятного какого-то времяпрепровождения. Мертвая зыбь... При том, что тогда, как и сейчас, в программу студийного обучения входила огромная масса предметов, общеобразовательных и специальных. И соответственно по каждому надо было отчитываться, сдавать экзамены, зачеты, как в любом вузе. Я с этим в общем-то справлялась, уделяла текущим экзерсисам столько времени и внимания, сколько требовалось, и даже больше. Поступив в вуз в возрасте пятнадцати лет, я стала там белой вороной - и по возрасту, и по прилежанию: ходила на все лекции и конспектировала их все без исключения. Сказалась моя добросовестность, обязательная для знака Девы: дано задание - оно выполняется. И выполняется так, как сказано.
Только что-то самое главное от меня все время ускользало, самая суть. Думаю, что слишком велика была во мне жажда деятельности и слишком ослепительным казался путь, на который я вступила. И, наверное, от этих двух причин - от "повышенной температуры" внутри и от некой ослепленности ярким светом - я не могла твердо определиться в системе местных координат: что именно я делаю, куда иду и насколько правильным путем. Формально повода для таких вопросов не было: каждый день был наполнен занятиями, заданиями, а смута в душе оставалась. Я очень хотела понять суть того, что я делала,и не могла. Это продолжалось все четыре года, но особенно тяжелыми были первые два.
В школе-студии я часто слышала слова "надо работать, надо серьезно работать" - и испытывала неловкость. Потому что работать предлагали отнюдь не так, как я готова была это делать. Задним числом я понимаю, что я заблуждалась гораздо больше, чем мои преподаватели, которые, может быть, должны были найти ко мне какой-то индивидуальный подход. И как же хорошо, что я пришла учиться играть, а не петь: я бы как-нибудь однажды вздумала "серьезно поработать" и сорвала бы себе все, что можно сорвать в горле.
