Эту первозданность нарушали тропинки, часть из которых обегала верхние окна затверделых домов, а часть спускалась вниз, в Гетто. Там уже копошились люди, нагишом бегал ребенок лет семи, выкрикивая приветствия соседям из-под своей газетной шапочки.
Старинные фасады врастали в землю, обносившиеся и в то же время величественные, с налетом старой грязи и свежего солнца.
— Мой дорогой старый лачужный город! — воскликнул Тид.
Он побежал по одной из дорожек, по колено утопая в пене цветов.
Поколебавшись одно мгновение, Валсамстоун бросился вслед за своим любовником.
Энид, сжав руки, наблюдала, как стоявший в другом конце зала Брюс Эйнсон надевал свой плащ с видом явного отчаяния. Брюс хотел, чтобы она первая прервала молчание, с тем чтобы он мог сорваться: «Не говори ничего!», — но ей было нечего сказать. Он украдкой взглянул на нее, и проблеск сочувствия смягчил его самоуверенность.
— Не беспокойся, — сказал он.
Она улыбнулась, сделав неопределенный жест. Он вышел, закрыв за собой дверь.
Бросив десять жетонов в щель специального механизма, он поднялся до уровня местного транспорта. Движущееся кресло, на которое он вскарабкался, вынесло его в зону безостановочного сообщения и закрепилось на одном из роботов — моноавтобусов. По мере того как робот набирал скорость в направлении Нового Лондона, Брюс все больше погружался мыслями в сцену, которую только что устроила Энид, прочитав новости в газете.
Да, он поступил плохо. Он вел себя так, потому что в такой ситуации не видел смысла в благородстве.
Можно считать себя моралистом с благими намерениями, с развитым чувством самоконтроля, быть разумным и невинным, как вдруг потоком дней выносится из-под привычного течения событий какая-нибудь грязная, отвратительная штука, с которой тебя сталкивают лицом к лицу и заставляют расхлебывать. Так зачем же метать бисер перед свиньями?
Теперь возбуждение, сотрясавшее все его существо, проходило — он переложил часть груза на Энид. С Михаилом ему следует вести себя приличнее.
Но почему жизнь так отвратительна и запутанна? Смутно он понимал, что являлось одним из двигателей, пронесших его через годы учебы, необходимые для получения диплома главного исследователя. Он надеялся найти в глубине световых лет, вне досягаемости земных взоров, мир, для обитателей которого ежедневное существование не представляет насилия над душой. Он хотел знать, как этого можно достичь.
Теперь ему казалось, что такого случая больше не представится никогда. Доехав до огромного нового Внешнего Кольца, опоясывавшего Большой Лондон, Эйнсон пересел на районную линию и направился в квартал сэра Михаила Пазтора. Через десять минут он уже прорывался сквозь заслон в лице секретарши директора.
