Работу Рабих сохранил, но стабильность все никак не наступает. Друзья переженились, у них стали появляться дети, и жизнь Рабиха и Кирстен еще больше концентрируется вокруг других пар. Есть с полдюжины таких, с кем они регулярно по очереди видятся по выходным, обычно у кого-то дома за ужином или за обедом (вместе с малышами). На этих встречах хватает тепла и дружеского общения, но это на поверхности, а под гладью все сравнивают друг друга и хвастаются. То и дело возникают разговоры с намеками о месте работы, путешествиях, планах на ремонт и, конечно, о первых подвигах детей. Рабих хочет казаться дерзким и толстокожим, кто бы ни пытался соперничать с ними и каков бы ни был счет. Он откровенно признается Кирстен, что они пара не самого высокого статуса, но тут же добавляет, что это не имеет ни малейшего значения: им следует радоваться тому, что у них есть. Они живут не в сплетничающей деревушке и могут делать, что хотят. И вот почти в час ночи в субботу, когда они на кухне моют посуду, Кирстен делится с ним новостями: мол, за пудингом узнала, что Клэр со своим мужем, Кристофером, собираются снять на все лето домик в Греции: виллу с собственным бассейном и садом с чем-то вроде частной оливковой рощи. Клэр будет там все время, а муж – наездами. Это вроде бы из какого-то запредельного мира, говорит она, но стоит, должно быть, чертову уйму денег, даже представить трудно, если честно, удивительно, сколько в наше время способен зарабатывать хирург. Рабиха ее слова задевают за живое. Почему его жену это волнует? Почему она не довольствуется своим отпуском (небольшой сельский домик на Западных островах)? Как им при их-то зарплатах можно позволить хоть что-то близкое к съемной вилле? Она уже не в первый раз заговаривает на эту тему. С неделю назад было что-то такое про новое пальто, от которого она, к сожалению, должна была отказаться, потом восторженный отчет о выходных в Риме, куда Джеймс пригласил Майри, и – всего лишь вчера – исполненное благоговения сообщение о двух друзьях, отправляющих своих детей в частную школу. Рабиху стало бы значительно легче, если бы она отказалась продолжать в том же духе. Он хочет, чтобы в ней самой заговорила гордость, без его указок, и она ценила бы нематериальные блага их совместной жизни. Он хочет, чтобы она дорожила тем, что у нее есть, а не страдала по тому, чего нет. Но, поскольку ему давно пора ложиться спать, а затронутая тема взрывоопасна (при том что у него собственных волнений полным-полно), его слова облекаются в менее богатую нюансами и менее убедительную форму, нежели ему, возможно, хотелось бы:
