Никита же вынул из холодильника шпроты и сожрал их стоя, вылавливая пальцами из масла, масло подобрал хлебом.
– Мужа! – сказал он, подобрев. – Мужа надо встречать горячим ужином и рюмкой!
Съел все огурцы из банки. Потом умял полсковороды картошки. Потом сказал: «Мать с сестрой хотят прийти, но не в этот срач, нет, поклеишь обои – тогда позовем».
Это слово «срач» было, видимо, у них семейное.
Наутро он ушел, а Леля позвала Надежду и еще одну раздатчицу с больничной кухни – молдаванку Раю.
Они пришли в шесть и к одиннадцати вечера дружно обклеили две комнаты и коридор. Потом Леля покормила их картошкой с соленым шпиком, Надежда сбегала за бутылкой.
В полдвенадцатого явился Никита.
– А это еще кто?
– Не узнаешь? Надежда Ивановна, старшая сестра, ты же ее помнишь, а это Раечка – раздатчица в кухне.
Рая, беззубая тетка под пятьдесят, протянула обе руки: «Кого я вижу, больной, садись с нами».
Он сел, выпил стакан и съел все безропотно. Затем его повели смотреть комнаты.
– Здорово! – говорил он. – Как здорово! Только прихожая осталась ободранной.
– Обоев не хватило, – сказала Раиса.
– Попросите у маляров еще, – предложил Никита.
– У маляров – у каких? – вытаращилась Рая.
– Которые ремонт делают, – удивился Никита. – У вас на втором этаже.
– А, – ответила Надежда, перебив Раису. – Да они уже закончили отделочные работы, ушли.
Раиса же запела старинную песню «Лаванда».
Короче, Никита, как только ушли женщины, учинил Леле допрос, где она взяла обои, при этом норовил стукнуть кулаком в живот. Леля ответила, что взяла в долг денег, что не хватает на жизнь и даже на питание.
– У любовничков берешь? – кричал Никита.
Дело кончилось, как всегда, свалкой на полу.
Когда Никита заснул, Леля собрала вещи и пошла к себе в больницу. Там она переоделась, поднялась на четвертый этаж и заснула в сестринской комнатушке на кушетке. Все равно в девять начиналось ее дежурство, и через сутки утром она уже ехала с Данилой в Сергиев Посад.
Но, будучи предельно осторожной, велела довезти себя до вокзала, дождалась прихода поезда, проследила, что Никита не приехал, и отправилась к себе домой, в холодное нетопленое логово.
Там все уже было знакомо, наколола дров, затопила, сварила себе суп, поела и безмятежно заснула почти до следующего утра.
Проснулась от лютого холода, опять затопила.
Она там так и осталась бы жить, но злой дух Никиты не мог успокоиться.
Как сказала потом Леля по телефону Даниле:
– Ему нужна раба, понимаешь, и чтобы он еще не тратил ничего, и мог бы бить. И я не могу от него уйти, он убьет, он может, и ребенка убьет, он уже подозревает, что ребенок не его.
