Щека была грязная и бугристая после такого сна.
Ни молотка, ни топора с обухом не нашлось у старой Валяшки. Может быть, она опасалась нападения (Достоевский, ау!) и считала молоток и топор орудиями пытки с целью выудить у нее семейные реликвии.
Вера почему-то прямо-таки читала ее мысли, уже угасшие. Родная кровь.
Потом дамы долго возили грязищу и в более-менее чистой берлоге стали жить.
Они не зажигали света вообще, хотя в Петербурге рано темнеет в эту пору.
Только в ванной можно было просматривать чемоданы и ящики.
Ванная стала у них штабом.
Дамы питались запасами гречки и сгущенки, Валяшка знала, что хранить до следующей блокады.
Рылись, копались в шкафах, в книгах, все обшарили под потолками.
В хозяйстве имелась древняя стремянка. Но на нее вставать было опасно.
Однако еще были и столы вместо стремянки. Вера с мамой таскали эту тяжеленную мебель на руках, не везли по полу. Чтобы не возбуждать интереса нижних соседей.
Ходили в носках. Их у Валяши имелся целый пакет, но почему-то разных. Шерстяные были поедены молью, но толстые хлопчатые остались.
Моль летала повсюду, потревоженная в своих гнездовьях.
Но вяловато, потому что форточки были открыты, в квартире стоял промозглый холод. Иначе от моли было не спастись.
Итак, стул на стол – и верхняя полка достижима.
Свет дамы не включали. Но телевизор при первой же возможности посмотрели. В новостях сообщили о катастрофе на шоссе, повлекшей гибель водителя, пассажирки и мотоциклиста.
И ни слова о похищении крупной партии алмазов с приисков на некой реке N, N-cкой области N-cкого р-на.
И после размышлений, поисков и борьбы с пылью и молью наступил радостный момент – все это благодаря маме Лоре и ее пробудившимся фамильным способностям.
Она как бы вобрала в себя, оказавшись в родной квартире, все уловки разума и глобальные хитрости предыдущих женских поколений, уже даже на генетическом уровне.
Короче, две дамы обнаружили драгоценности семьи, и где – все там же, в огромной ванной, где проводился глобальный розыск. В висячем шкафчике с лекарствами, в старой, даже древней, железной коробке от печенья двадцатых годов времен НЭПа (две дамы на крышке эпохи чарльстона, кудрявые, прямо как Вера с мамой) – и со старыми, тоже древними, лекарствами.
И, о чудо: в каждом антикварном пузырьке, закрытом на резиновую пробку и сверху на непромокаемую компрессную бумажку, обмотанную резиночкой, были обнаружены погруженными в йод и зеленку, в календулу и в раствор чего-то красного – они, золотые и платиновые кольца и серьги с камушками прозрачными, красными и реже – с зелеными. Правда, первоначально они были цвета раствора, пришлось их помыть, чтобы разглядеть.
