Еще он рассказывал, в частности, о том, как протекает жизнь религиозных центров, о том, что когда туда идет поток молящихся, то это означает, что в храме вырос, появился, обосновался учитель, впоследствии святой, и если к нему тянутся пилигримы, паломники и последователи со всех концов мира, то тогда его называют «дуду», что означает старец и мудрец. И его жизнь, а особенно его кончина становятся для такого храма основой существования.
После ухода дуду остаются его мысли, собранные в брошюрки, которые охотно раскупают новые верующие, и чуть ли не спят на них, чуть ли не носят с собой везде, причем под одеждой. А уж изображение его и маленькие статуи распродаются очень хорошо.
Д. как раз был свидетелем жизни такого дуду и старался не пропустить ни единого дня – так что в конце концов был замечен и приближен. В частной беседе старец велел Д. вставать с рассветом, идти в лес и слушать птиц, это было главное условие. Слушать птиц и начать понимать их язык!
Старец настаивал на том, что именно птицы скажут самое важное, выдвинут главную мысль. Это будет мысль, за которой нет никаких вещественных образов, это будет пустая, наполненная вечностью мысль, и если ее удержать хоть ненадолго, к верующему может прийти главное, по сравнению с которым все остальное – просто пыль. Д. начал вставать затемно, шел в ближайшие заросли, и опустившись на колени в лесную труху, выслушивал сообщения ворон и непонятных тихих свистушек, а какая-то птица периодически орала человеческим голосом со сварливыми интонациями: «А, а, ааа!» Д. слушал все это с замиранием сердца, затем он шел к своему дуду и там безмолвно в самом углу храма сидел до ухода старца.
Каждый раз оставляя свою лепту.
Так проехало время, мощно тронулось, замелькали рассветы, птичьи проповеди, затем старец призвал его и велел голодать двадцать один день!
С огромной радостью уже порядком полегчавший Д. перестал есть вообще, и это оказалось важнейшим делом. Ничто другое, кроме голода, так не возвышает человека над самим собой, не делает из него бесплотное мыслящее «я».
Нечего и говорить, что Д. с честью выдержал это испытание, истощал, посветлел лицом, волосы его облетели, глаза ввалились в орбиты, огромные веки прикрывали зрачки, и губы облепили выступившие челюсти, и на лице поселилась вечная улыбка.
Правда, бывали разные случаи – когда, например, его настигала очередная группа соотечественников.
Эта толпа могла бы почувствовать себя сонмом избранных, удостоившись доверительной беседы с Д.
