Так и шли зимние месяцы один за другим. По лесу гуляют вьюги, трещат морозы и сыплется, сыплется снег. Но пчелам все это не страшно. В омшанике, сделанном глубоко в земле, всегда тепло и тихо.
Из-под куста мне ландыш серебристый
Приветливо кивает головой.
М. Лермонтов
А как непохоже здесь было летом!
Пасека стояла за озером, на большой солнечной поляне у опушки старого липового леса. Конечно, росли тут и кудрявые стройные березы, и темные, вечно задумчивые ели, и жаровые красноствольные сосны, но больше всего было здесь старых раскидистых лип, поэтому лес и назывался липовым.
Разноцветные ульи, расставленные ровными рядами в высокой траве, походили на домики какого-то сказочного городка и радовали глаз.
Со всех сторон пчелиный городок окружили деревья. Казалось, им очень хочется выйти из темного леса на солнечную поляну, но необычные домики с крылатыми жителями все время смущают их. Деревья, словно не желая сделать и одного шагу, стали, прижавшись друг к другу, зеленым полукольцом оцепив пасеку… Эта высокая стена деревьев хорошо защищала хрупких жителей от ветров: какой бы сильный ветер ни подул, на лесной поляне было всегда тихо и солнечно.
От пасеки во все стороны вились между деревьями невидимые пчелиные стежки-дорожки, по которым крылатые труженицы летали на лесные поляны и вырубки, сплошь заросшие ярко-лиловыми колокольчиками иван-чая. С раннего утра и до позднего вечера шум стоял на воздушных пчелиных дорогах. Летали пчелы везде, где только были цветы с сладким, душистым нектаром и пыльцой.
Дедушка, голубчик,
Сделай мне свисток.
Дедушка, найди мне
Беленький грибок.
Н. Некрасов
Проходившие мимо пасеки колхозники шутили, поглядывая на аккуратненькие домики-ульи: «Э, да тут целое государство пчелиное! А вон и царь ихний — Никита!» — говорили они, будто впервые видя эту пасеку вместе с «пчелиным царем».
Никита — старик среднего роста, немножко сутулый, отчего кажется маленьким. Голова у него давно облысела от темени до затылка, а ниже волосы уцелели и, совершенно белые, серебряным полукольцом, словно венком, обвивали голову. Борода тоже белая, пышно разрослась на щеках, забралась в нос и уши. Вокруг губ — колечко, волос желтый, прокуренный. Брови широкие, кустистые, срослись на переносице, и маленькие, но все еще очень живые серые глаза выглядывали из-под них, как из-под укрытия.
Носил Никита почти всегда синюю рубашку-косоворотку, перехваченную в талии узеньким пояском, стеганый, на вате, жилет и серые брюки, заправленные в толстые шерстяные носки. По зимам ходил в овчинном полушубке и старом заячьем малахае, мехом наружу, на котором и меха-то осталось не больше, чем у самого Никиты на голове волос.
