В верхней части решения ФБЗБЛГ она обнаруживает формальный отказ, фразу, которая звучит так гладко, что ее наверняка используют очень и очень часто: «Предоставленные вместе с прошением документы, призванные подтвердить изложенные в нем факты, лишены доказательной силы, а сделанные просителем заявления неточны и не дают достаточного представления о причинах его тюремного заключения; этих документов недостаточно для признания заявленных просителем фактов и обоснования изложенных им страхов».
В конверте лежит еще одно, с виду совсем невинное письмо, переведенное силами Ассоциации по защите прав человека. Для Виржини оно становится последней каплей:
Господин директор,
Я хотел бы сообщить вам о трудностях с предоставлением переводчика, с которыми я столкнулся в суде. Уточню, я просил, чтобы слушание велось на таджикском – это мой родной язык. Переводчиком на слушании моего дела был узбек, я сразу же это понял, и это привело меня в полное замешательство. Он плохо владел таджикским, что мешало мне уловить суть вопросов, которые задавал мне чиновник в суде. Я не понимал отдельных слов и выражений, а порой целых фраз. Я отвечал переводчику на таджикском, но не знаю, способен ли он был точно перевести мои ответы.
Она хотела взглянуть на его бумаги – и вот пожалуйста. Она делает глубокий вдох, выдыхает в тишине салона. Она пошла в полицию, потому что ее отец был полицейским, потому что ей нравилась дружеская атмосфера, царившая у них дома, когда коллеги отца приходили на ужин, потому что полиция – это одна большая семья, потому что ей хотелось помогать людям и наказывать преступников. Но очень скоро она забыла о взломщиках сейфов, убийцах и растлителях маленьких девочек. Черт с тем, что ее повседневная работа складывалась из всевозможных проявлений и запахов рода людского, из подлежащих регистрации доверенностей, домашнего скота, затруднившего движение машин по государственной автодороге, забытых в яслях детей, чудовищных драк, насильственного захвата помещений, краж личных вещей из автомобилей, нарушений тишины в ночное время, жалоб на лающих собак, штрафов за лысую резину, бесконечных расследований автомобильных аварий, выходок шизофреников в период обострения, ложных вызовов и розыгрышей, проделок мелких хулиганов, которых отпускают еще до того, как ты успеваешь дописать отчет. Черт с тем, что полицейских считали мастерами на все руки, вызывали в экстренных ситуациях, когда школа переставала справляться, когда социальные работники опускали руки, когда охранники не знали, что предпринять. Черт с тем, что они были палочками-выручалочками Республики и что им надо было соблюдать иерархию, оказывать уважение всем возможным начальствующим субъектам – притом что от них требовали перепахать океан, не меньше. Черт с тем, что во время работы ей не хотелось петь, черт с тем, что на нее беспрерывно обрушивались все возможные проблемы, какие только одолевают этот несчастный мир, черт с тем, что ей приходилось уворачиваться от брошенных в нее пакетов с мороженым горошком, тухлых яиц, батареек, шаров для петанка. Черт с тем, что им постоянно приходилось самим красить стены в комиссариате, что она стыдилась своей профессии, скрывала ее от соседей, от других родителей в яслях сына. Но сегодня вечером это был перебор. Сегодня вечером, в машине, в районе Ножан-сюр-Марн, ситуация оказалась вполне недвусмысленной. Рядом с ними, в их служебной машине, уселась смерть. Смерть со своей острой косой. Вонючая смерть.
