Второй раз организационную задачу я решил в пекинском Музее изящных искусств (мэйшугуань), где проводились выставки китайской живописи гохуа, а молодые художники с этюдниками учились делать копии по образцам старых мастеров. Одному из таких художников я заказал картину в стиле «горы и воды». Так появился контакт под именем Художник.
Очередной контакт с условным именем Меняла у меня появился тогда, когда КНР встала на курс реформ и открытости (кайфан гайгё) и параллельно с народным юанем в обращение был введен инвалютный сертификат. Обменный курс сертификата к юаню лет эдак пять медленно рос с двух аж до десяти RMB за один ¥. В Пекине тогда появились местные валютчики, которые вместе с иностранцами богатели «из ничего». С одним из таких менял у меня сложились доверительные отношения. И он не раз выполнял деликатные поручения, связанные с проникновением туда, куда иностранцам вход был запрещен, и доставал мне то, что иностранцам не продавали.
Военной хитростью был и выбор мест для общения с китайцами. В 70–е и 80–е годы иностранцы в китайские общественные бани не ходили. Я же приезжал в баню на велосипеде, «яко студент». Инструкций насчет студентов у работников бань не было, а в непредвиденной ситуации китаец в силу конкретности мышления, как правило, теряется, не может быстро принять логически обоснованное решение, а потом не станет сам на себя делать донос о том, чего недоглядел. Более того, голые в бане не выглядят как злобные заговорщики, тогда как тривиальная схема со встречей в ресторане описана во всех наставлениях и для контрразведки куда более подозрительна.
Слабостью китайской контрразведки выступает то, что, работая по схеме (есть 36 классических стратагем, а 37–й нет и придумано не будет), она и у иностранной разведки ищет схему. Поэтому для введения китайской контрразведки в заблуждение разведчику достаточно вести себя естественно, не таясь. Открытость поведения ошеломляет тех, кто сам держится в тени. И интерес выслеживать скрытое коварство через год–полтора пропадает.
Описанные примеры относятся к тому периоду, когда советская агентурная разведка в Китае была парализована. Местные жители, и особенно дети, прямо называли иностранцев «заморский черт» (янгуй). А вольностями перемещений по стране и контактов с китайцами на любых уровнях, которые позже принесла политика «реформ и открытости», еще даже и не пахло.
Тем не менее характерные черты мышления и поведения китайцев не исчезли и не исчезнут, ибо определяются коллективной памятью поколений.
