шзавызванивали в окнах стекла, опять стал прохаживаться деревенской улицей Железный человек. Года два назад видел его в своем дубняке и Тимох Махахей, как Барздыку видел сегодня утром, совсем близко подошел он к его костерку и стал будто медный в свету его, начал врастать в землю потихоньку так, медленно. Врос по колено, а больше земля, видно, не приняла.
— Ну чего тебе еще? — спросил Махахей. Железный человек молчал, только огонь от костра прыгал по его телу, словно дышал он. А лицо было в тени неподвижно. — Иди, иди,— незлобно сказал ему Махахей. — Чего коней растревожил, видишь, как храпят. Иди, ступай себе. — И Железный человек пошел, повернулся и пошагал в темень, и темень тут же съела его, все равно как не было никого. Утром Махахей осмотрел место, где стоял Железный человек, врастал в землю. Следов никаких. Привиделось, подумал он, угорел от костра и от дымокура, что носил с собой, отгонял гнуса, назвонили в уши комары, вот и лезет черт знает что в голову.
Но сегодня ночью Железный человек снова приходил к нему.
— Я прогнал тебя,— сказал ему Махахей. — Зачем опять явился? — Железный человек стоял над его кроватью и молчал, и Махахей видел уже и лицо его, словно в хате свет горел, небольшой, неяркий, но хватало, чтобы рассмотреть лицо гостя. Было оно в самом деле незряче и в оспинах все темных, словно его только что отлили и не зачистили еще или плакал и слезы источили лицо. — Давай по- хорошему,— сказал ему Махахей,— чтобы нечисти в моей хате больше не было.
Железный человек после этих его слов подвинул скамейку, смахнул с нее на пол кружку с кислым молоком, что поставила Махахею на ночь баба Ганна, когда он уже спал, смахнул и сел. Махахей вздохнул только.
— Что же, пришел, так говори уже,— а Железный человек сидел и молчал. Молчание его было не в тягость Махахею, разбирало только любопытство: кто он, откуда и зачем выбрал его, Махахея? И еще, казалось Махахею, напоминает ему кого-то Железный человек, а кого, разобрать не мог. И только когда проснулся, пригадал все, когда уже баба Ганна начала ворчать — кому тут спокою ночью не было, кто тут лазил, шастал, перевернул, вылил на пол кружку кисляка,— вспомнил Махахей, на кого похож Железный человек: на деда Демьяна, отца Антона Ровды. Дед Демьян тоже ходил по земле чугунно. И лицо у него такое же серое, как чугунное, и слово он захочет — скажет, а не захочет — три дня молчать будет. Не пожелал говорить с ним, Махахеем, и Железный человек. Отсидел на скамейке до рассвета, а там будто со светом слился. Но слова, речь его Тимох слышал. Рассказывал все о Князьборе, не о том селе, в котором жил Махахей, а о другом, которое было на этом месте давным-давно, так давно, что и сам Железный человек уже плохо помнил. И окружал то древнее село сосновый бор, и сосна из того бора еще растет, а не видно ее, потому что растет она наоборот, в землю. Сегодня наоборот, а завтра, может, и как надо, в небо. И наоборот — это только кажется Махахею и людям, потому и не видят они ее. А он, Железный человек, видит, так и должна расти для него сосна. Не люди, не он ли, Махахей, заставляет ее расти так. Вот срубили дубовую рощу, и дубы сейчас все тоже растут наоборот. Нет же, не пропали дубы. Это кажется только, что от них одни пеньки остались. Есть и стволы, и вершины у них, и корни есть, но корни в небо ушли, а вершины и стволы в землю. А еще передавал Железный человек тоску свою серую, чугунную. Потому и ходит он по земле без устали, что нет ему успокоения, что есть среди людей такие, которые тоже не так живут, вниз головой ходят.
