— Сел, сел. Поехали,— ворчливо отвечает мальчик, слышно, как он пыхтит, устраиваясь и передвигая корзину в ногах.
Трогаю машину с места и протягиваю руку назад.
— Чего вам, дяденька? — удивляется мальчик.
— Дай кукурузу.
Он лезет в корзину, долго перебирает кукурузу, наконец кладет в мою раскрытую ладонь маленький теплый початок. Я погружаю в него зубы, и беспорядочно текущая по воспоминаниям память вдруг обмирает и делает лихорадочный скачок куда-то в сторону и вспять, пока еще в неведомое. Я продолжаю грызть початок, его плотно притиснутые друг к другу молочно-пресные зерна...
Козье вымя с длинным и пресным соском; я сосу прямо из вымени, пристроившись, как козленок, тычусь лицом, поддаю, чуть хвостом не виляю, только бы коза не брыкалась.. Судя по тому, как легко я залез под козу, мне не больше десяти...
Дождливый день; я клянчу у лесничего нашу корову, уведенную за потраву, и, не выклянчив, бросаюсь с кулаками; лесничий связывает меня ремешком, кладет под куст и уходит, поддерживая штаны локтями; слизывая с губ соль, ругаюсь ему вслед...
Нет, не это...
...В рябой тени навеса, окруженного августовским зноем, собралась молодежь деревни. Первое послевоенное лето. С треском расчехляем початки кукурузы, выдергиваем сырые пахучие усы — лиловые, желтые, розовые. Бренчит чонгури...
Мальчик что-то говорит мне и, не дождавшись ответа, хлопает меня по плечу.
— Дядя, вы его купали, что ли?
— Что?— я оглянулся назад.
— Ягненок, говорю, очень чистый.
— A-а... Конечно, я его и выкупал, и выжал хорошенько.
— Вы это бросьте, их не выжимают,— насмешливо растянул мальчик.
— А я чтоб быстрей. Жди, когда он обсохнет... Ну, что, купец, вон море приблизилось, тут до пляжа рукой подать.
— Еще немного провезите, я вам три початка дам.
Я провез его еще немного. Мальчик протянул мне три початка и сказал:
— Гонирупь!
— Ну, ты, оказывается, и жулик! — Я, ворча, полез в карман.— А как же уговор?
— Шучу! — он весело рассмеялся.— Уговор дороже денег! — помахал рукой и что-то крикнул вслед, но я не слышал. Память перенесла меня в отчий дом и смаковала там каждую мелочь: позеленевшие от времени медные весы с головками аистов, как бы целующихся при равновесии; голубой свинцовый кирпич с вытисненной надписью «пол. пудъ»; просторный заплесневелый погреб, пахнущий, как бочка с рассолом, он сквозь пол питал дом прохладой и укропным духом.
Достаточно любой малости — вкуса кукурузы, запаха эвкалиптов,— чтобы оживить прошлое и даже сделать его живее настоящего.
