— Ты что делаешь?
Оглядывается. Хулиган! Мафиозо с нежным женственным лицом,
— Зачем ты сюда?
— Да так,— отвечает.— А ты зачем?
Ах, вот оно что! Выследил, разбойник!
— Я за клубникой.
— Я тоже...— улыбается, подходит, хочет обнять.
Я его наотмашь по лицу.
— Укороти руки!
Опешил, улыбку проглотил, только руки еще тянутся.
— Руки убери! — и мотыжку в углу схватила.
Опустил руки, смотрит растерянно. Какой высокий! Ах, это я босиком... Еле сумела придать голосу строгость:
— Собери мне клубнику!
— Где?
— Вон на той грядке.
Покорно идет к грядке, наклоняется, раздвигает листочки, ищет. Клубники почти не осталось — ему придется поползать.
— Как наберешь десять ягод, будешь свободен. Не стесняйся, встань на четвереньки.
— Тут ее не осталось,— сидит над грядкой на корточках, смотрит на меня недоуменно и выжидающе. Глаза, как у рыси: золотистые, внимательные, лесные.
— Сколько набрал?
— Шесть.
— Мало. Хоть десять нужно.
— Для чего? Скажи, и найду.
— Для маски.— Улыбнулся вкрадчиво и нежно.— Лицо себе намажу. Понял? Чтобы красивой быть.
— Так бы и сказала! — полез опять искать.— А то сразу в драку...
Я спрашиваю:
— Кто в доме?
— Все, кроме нас. Мы с тобой ищем клубнику.
— Остряк. Где пропадал все утро?
— Плавал.
— Не наплавался?
Он медленно встает — головой под самую крышу.
— Ты чего? — пугаюсь я. Протягивает ягоды в глубокой горсти, не моргая, смотрит рысьими лесными глазами.
Подставляю пригоршни. Он ссыпает по одной. Крупные, увесистые ягоды наполняют мои ладони. Стою, как со связанными руками, а он наклоняется и целует меня в ключицу. В сонную артерию. Не целует, а жалит. Я глаза закрыла, шепчу:
— Сашка... перестань, Сашка!
Молчит. Руки чуткие, как у слепого.
— Уходи, Сашка! — мне стыдно и сладко называть его по имени.— Крыша стеклянная, увидят, Сашка!..
Жарко. Как здесь жарко! И эти гвоздики распахлись. Нечем дышать. Ягоды сыплются из рук. Голова наливается звоном. И вдруг голос матери, как из другого мира:
— Додо! Додо! Где ты, Додо?
Я отстранилась, замерла. Сердце колотится, ничего, кроме него, не слышу. На Сашку взглянула, он на меня смотрит; не боится — моего решения ждет.
Я палец к губам прижала.
Слышу, дети весело тараторят. И голос Джано! Господи!
— Да нет, не на пляже,— растолковывает мать.— Оба купальника на веревке, а в срамном я ее туда не пускаю. Только на участке. Здесь где-нибудь. Додо! Она любит на раскладушке под липой полежать. Ну-ка, девочки, живо!
У меня сердце так и упало.
— Я схоронюсь/а ты выходи,— говорит Сашка.
