Я послушала эту самодеятельность, потом говорю по-грузински:
— Марго, хватит тебе людей обвешивать. Хотя бы байки переменила, а то одно и то же каждый год.
Она заметила меня и через головы покупательниц отвечает:
— Додо, здравствуй, генацвале! Обожди,. дорогуша, вот эту каракатицу обслужу и я твоя... Слушаю, дорогая! Какой на вас прекрасный загар!
Очередь невнятно вздыхает. Пока Марго тараторит с покупательницей, окидываю взглядом публику у прилавка. Ничего интересного. Почти поголовно женщины. На лицах усталость и терпеливое ожидание. Молодежи нету, только бабушки и матушки. Хотя вон двое — сутулая девушка с грустным лицом и что-то шепчущий ей ка ухо блаженный студентик в стройотрядовской куртке и круглых очках... У тщедушной раскрасневшейся старушки заметно трясется седая голова, длинная прядь выбилась из-под заколки. Взгляд возбужденный, требовательный, чуть ли не отчаянный. Дождавшись, когда этот взгляд устремляется на меня, спрашиваю:
— Вам нехорошо? Вы не перегрелись?
— С чего вы взяли! — строго и громко отчеканивает старушка.— Мне надоели шутки этой особы. Каждый день я покупаю продукты в этом кооперативе и каждый день принуждена слушать ее сомнительные остроты. Нели вы приятельницы, сделайте одолжение, объясните ей разницу между притоном и торговой точкой.
По толпе у прилавка проносится ропот. Кто-то улыбается, предвкушая зрелище, кто-то пытается урезонить строгую старушку:
— Вы не правы. Закон не запрещает продавцам разговаривать.
— С нашей Маргошей не соскучишься.
— У вас просто не развито чувство юмора. Читайте шестнадцатую полосу...
— А у вас вообще атрофировано самолюбие,— парирует старушка, и ее седая голова трясется еще заметнее.— Вам плюют в глаза, а вы говорите «божья роса».
— Hy>f зачем же так? Кто нас оскорбляет, так это вы. А Марго никого не задела...
Словно не слыша всей этой перепалки, Марго выходит ко мне.
— Зина!
У противоположного прилавка, где пылятся на полках книги, коробки с духами и дорогие несессеры, дремлет под вентилятором ее семнадцатилетняя дочь.
— Зина., надень халат и поработай, мне надо с Додо поговорить... Эту красненькую бабусю особо обслужишь, чтоб комар носу не подточил. И книгу жалоб ей дай, пусть распишется на память.
Марго берет меня под руку, ведет, раздвигая висящие плащи и костюмы. Потом несколько дверей, крутая, обитая железом лестница; ступая чуть боком, как по корабельному трапу, спускаемся в подвал. Снизу по ногам тянет прохладой. Погружаемся в сырость, остро пахнущую грибами, спиртом и мышами. Вокруг ящики, картонные коробки, банки. Марго сажает меня возле пустой бочки под тусклой лампочкой, закуривает и, словно уговаривая не торопить ее, шепчет:
