Его пылкое признание действует, как'лекарство. Кошусь на старика: понял ли?
Джано протягивает мне руку.
— Ты сегодня устала, пойди отдохни.
— А если я не хочу?
— Надо.
Встаю и с непонятным самолюбивым удовольствием отмечаю, что старик Илья тут же поднимается с земли.
— У них распорядок построже, чем в санатории,— замечаю я.
— Как в строгом монастыре,— подхватывает Джано и глазами указывает на Илью.— Настоятель.
— Неужели даже ты ему подчиняешься?
— Возьми фонарь,— Джано пропускает мимо ушей мой провокационный вопрос.— В хижине на нарах лежит твоя бурка. Если будет холодно, в ногах про запас вторая.
— А вторая чья?
— Тебе не все равно?
Я желаю пастухам спокойной ночи. По едва различимой впотьмах тропинке идем к хижине. Собаки сдержанно урчат нам вслед.
— Что ты сказал им про нас?
— Они ни о чем не спрашивали.
— По-твоему, они приняли нас за супругов?
— Не думаю. Какая разница, за кого они нас приняли?
Вдруг мне приходит в голову, что он захочет остаться в хижине. Испуганно оборачиваюсь. Джано, не успев остановиться, налетает на меня.
— Ты что?
—' Ничего,— неверными шагами иду вперед.
Вот и хижина. Фонарик освещает внутренность экзотического сооружения. Заглядываю не без робости и вижу плетеные стены, врытый в землю скособоченный стол; с потолка свешиваются ветви с пожухшими листьями, на нарах топорщится солома и темнеет бурка.
— Там спит покусанный вожак,— Джано высвечивает фонариком дальний угол хижины. Оттуда доносится предостерегающее рычание.— Ишь, строгий! Илико хотел увести его, но я отговорил. С такой защитой спокойнее.
— От кого мне защищаться?
— Да хоть от меня,— смеется Джано.
— Ты опять к ним?
— К ним.
— Б»удете пить до утра?
— Нет, пойду порыбачу.
— Какая рыбалка в такой тьме?
— О-о... С факелом, как на нашей речке. Илья говорит, у них и факелы есть, и острога найдется.
— Можно, я с тобой?
— Спи. Завтра находишься.
— Ну, пожалуйста, Джано...
Усаживает меня на заваленные соломой нары и строго повторяет:
— Спи.
— Погоди. Я хочу сказать...— берусь за его ремень, с трудом подыскиваю слова.— Слушай... За эту ночь, за то, что ты такой... За то, что уходишь, слышишь?.. Я до скончания дней буду тебе женой.
— Ну-у, моя дорогая,— растягивает он,— многоженство запрещено...
— Нет, нет, ты живи как хочешь! Гуляй, дерись, сори деньгами, Должны же быть и такие мужчины!.. Но, если станет худо, если все, тебя бросят, вспомни обо мне.
— Таня,— я слышу по голосу, что он улыбается в темноту,— это не жена, а пробковый жилет. Спасательный круг в житейском море.
