— Там растет дикий хлопок. На земле вы найдете коробочки с волокном. А для повязки хватит рукава от моей рубахи. Поспешите, сеньора. Пора остановить кровь.
Девушка уже увидела куст, который рос в пятидесяти или шестидесяти шагах от берега, на опушке большого леса. Пока она бегала за волокном, Морган вытер палаш о подол рубахи и затем с поразительным хладнокровием медленно ввел его острие в рану. Разворотив ее, он нащупал нижнюю часть наконечника. Схватить и с силой выдернуть его из раны было делом одной минуты.
Однако несчастный почувствовал такую острую боль, что почти без сознания рухнул навзничь.
Когда девушка вернулась с пригоршнями, полными хлопка, Морган не пришел еще в себя. Он лежал на траве, полузакрыв глаза, бледный как смерть, с кровоточащей раной. В левой руке у него был еще судорожно зажат наконечник из шипа ансары длиной с хороший палец, крепкий и острый, как стальная игла.
Увидав капитана в столь плачевном состоянии, Иоланда издала испуганный крик:
— Сеньор Морган!.. Сеньор Морган!..
При звуке ее голоса флибустьер приоткрыл глаза и попытался встать, но не смог.
— Здесь, — показал он на рану. — Остановите… Жизнь уходит. Не пугайтесь…
Иоланда склонилась к нему.
Твердой рукой она очистила рану, из которой все еще текла кровь, осторожно соединила ее края, положила сверху горсть хлопковой ваты и, оторвав кусок шелкового платка, которым укрывала голову от солнечных лучей, перевязала, как смогла, рану.
Морган не издал ни единого стона, губы отважного морского рыцаря изображали, напротив, улыбку.
— Спасибо, сеньора… — пробормотал он, глубоко вздохнув. — Вы перевязали… лучше, чем… врач…
— Очень больно?
— Пройдет… Я ослаб… от потери крови…
— Отдохните, сеньор Морган. Я присмотрю за вами.
Флибустьер кивнул и откинулся на траву. Он чувствовал страшную слабость, в ушах не прекращался мучительный звон. Жар не заставил себя ждать. Щеки капитана запылали болезненным румянцем, дыхание стало хриплым.
Боясь, что солнце напечет ему голову, девушка срубила несколько листьев банана, воткнула в землю сучья и соорудила небольшой навес, чтобы укрыть флибустьера.
— Боже мой, Боже мой! — шептала бедная девушка, сидя возле уснувшего корсара. — Был бы здесь Кармо. Неужели его убили? Что мне делать с раненым на этом озере?..
Морган начал бредить. С его уст, иссушенных первыми приступами лихорадки, срывались непонятные обрывки фраз. Он говорил о Тортуге, о своем «Молниеносном», вспоминал Пьера Пикардца, Кармо. Внезапно до слуха девушки долетело имя, от которого она вздрогнула.
