— Да я же и не летал ни разу! — опешил от неожиданности я.
— Ничего, полетишь еще. Завтра и полетишь, так что готовься, — сообщил Зарывалов. — Или, считаешь, рано еще?
— Да что вы, Василий Алексеевич!.. Да я… Да у меня…
— Ну вот и договорились, — делая вид, что не замечает моей радости, дружески сказал Зарывалов. — А обедать все-таки домой ходи. Забракуют!
Я в тот раз так и не успел расспросить про набор в летную школу. Все заслонила мысль о предстоящем полете.
Первый полет! Кто не мечтал о нем, кто не ждал его с замиранием сердца и перехватившим от волнения дыханием! А вдруг передумают, вдруг отложат? Мало ли что может случиться. Ненастье зарядит или инструктор к чему-нибудь придерется.
Весь день ходил сам не свой. Из рук все валилось. Что делалось вокруг, не замечал, на оклики не отзывался. Лишь одна мысль стучала набатом в голове: «Завтра! Завтра полечу!»
Наконец Виктор, наблюдавший исподволь за мной, не выдержал и отвел меня в сторону:
— Ты что, будто тень загробная, ходишь? Не оробел, случаем, малость?
— Боюсь, — едва слышно признался я. — Боюсь, вдруг завтрашний полет отменят.
— А с чего бы это его отменять! — успокоил Виктор. — С теорией да и со всем прочим у тебя полный порядок. Сам не раз проверял. Вот разве что ты и к завтрашнему дню не очухаешься, живых людей, как сейчас, узнавать не будешь… Пойдем-ка лучше домой ужинать. Выспаться тебе как следует надо.
Но спалось нам обоим в ту ночь плохо. И Виктор беспокоился. А я и вовсе всю ночь проворочался с боку на бок, заснув лишь под утро. Приснилось, будто Зарывалов в последний момент передумал и запретил полет. «Нельзя тебе лететь, — говорил он. — Не понимаешь ты, парень, задач Осоавиахима. Осоавиахим — это кузница кадров! А ты что? Мать не слушаешься, дома не обедаешь… Забракует тебя комиссия!»
Проснулся я чуть свет. Сердце громко колотилось. Умывшись в сенях ледяной водой, вышел во двор и сразу успокоился. Небо было светлое, чистое — ни единого облачка. Летная погода.
— Летная! Летная! — повторил я несколько раз вслух. И не удержался — прошелся по двору колесом.
За этим несолидным занятием и захватила меня мать, вышедшая во двор наколоть щепок для самовара.
— Сегодня, значит? — спросила она.
— Сегодня! — сказал я, подходя к ней и беря у нее из рук топорик.
— Ты уж не забирайся в первый раз высоко, — тихо попросила она. — Ты уж как-нибудь к земле поближе…
— Не бойся, мама! — обнял я ее за плечи. — Не бойся. Я же не один, я с инструктором.
