— Почему? Разве мы живём в темноте?
— Весь этот мир спрятан в темноте. Здесь всё искажено. Когда уверен, что видишь истину, скорее всего, ты ошибаешься. Разве плоха идея сделать всех счастливыми и довольными?
— Конечно, нет.
— Только сделали мы это по-дьявольски: убили и посадили всех недовольных, — Максим Иванович закрыл глаза, словно прислушивался к чему-то, и губы дёрнулись, как от внезапной боли.
Но внука сейчас занимало другое.
— Значит, когда я думаю, что ты меня любишь, это неправда? — Максим неожиданно осознал, что его разум вдруг стал необычно большим. Словно распахнулись створки закрытых дверей. Теперь он значительно лучше понимал мудрёные слова деда.
— Любовь неподвластна темноте. Она сама — как горящий фонарик в твоей руке, — дед остановился, подыскивая слова, и открыл глаза.
Максим вдруг увидел, что тот очень стар. И ему трудно говорить. А глубокие складки на лице — это не просто морщины. В них история жизни. Как сказал дед, за хорошим поступком следует плохой. Получается морщинка. Сколько же их? Неужели он тоже топил кошек? А может, даже и людей? Сейчас роскошная борода не казалась белой, а была лежалая, спутанная, тусклая. В глубоко запавших глазницах светилась ночь.
Внук просто обнял сухую ладонь и прижался к ней щекой, а когда поднял взгляд, увидел, что глаза деда непривычно влажно блестят россыпью мерцающих звёздочек.
— Дедушка, почему мне так грустно?
— Грустинка пришла.
— Снился сон странный. Там я рыбу ловил.
— Это хороший сон. Мы ещё сходим на рыбалку. Вот поправишься совсем. Я озеро знаю под Москвой, там и порыбачим. Костерок разведём. Палатку поставим. Ты, поди, не ел картошечку, печённую в углях? С солью?
— Мы будем рыбарями?
Дед удивлённо посмотрел на внука:
— Откуда ты это взял?
— Из сна. Там дядька один так сказал.
— Какой дядька?
— Не видел. Тот сзади стоял.
Дед закрыл глаза. Помолчал, нежно погладил горячую голову внука.
— Давным-давно жил человек, которого звали Иисус Христос. Как то встретил он рыбарей — так в старину рыбаков называли — и сказал им: «Следуйте за мной». Те бросили всё и стали его учениками. Потом их назвали апостолами.
Максим вспомнил резиновые перчатки на руках незнакомца. И острый нож. Лезвие было длинное. Оно струилось серебристой лентой всё дальше и дальше, над костром с пляшущими угольками, сквозь рой светлячков-искр, в тёмный лес, где ветер тихо пел свою колыбельную песню послушным деревьям, кустам, травинкам… Глаза слипались.
