Неболочь | страница 6



И шарю рукою в пустеющей банке, как будто в кармане ищу пять копеек.
Я странно мерцаю – заплатой заката, елозя коленями по-над кормою.
Мне жалко у камня сидящего брата, которого брать запрещают с собою
Домашние на воду: мол, несмышлёныш, ещё навернётся нечаянно за борт…
Брат чутко глядит, как притихший зверёныш, в хрустальную клетку безветрия заперт.
Тогда подгребаю, отторгнув запреты родных, говоря: «Мы поедем на остров».
Он, зябко вдыхая дымок сигареты моей, от неверия трогает вёсла.
Я дам потащить ему знатную рыбу, немного ругну, если рыба сорвётся…
Настрою удобную удочку, ибо – когда ещё жизнь к нам лицом повернётся?!

Под уклон

Мой одуванчиковый луг, как будто пепел папиросы,
осыпался, едва подул вечерний ветер. Слёзы-росы…
Сирени призрачный абсент пролился на руки просёлка,
и запах, влажный, как брезент, образовался (палки-ёлки).
Туч нерасплавленный свинец лежал в консервной банке лужи,
где – крышкой – солнечный венец золотошвеил (шире… уже),
Как лужу переходишь вброд, чтоб детства оттолкнуть кораблик,
поля – не с маслом бутерброд, а с колбасою (крибле-крабле)…
Тянулся палисадный клён (зевал от фаустовской скуки)
туда, где небо – под уклон… И надломился (руки-крюки).
Я, мокрый, сосчитав ворон посредством подаянья хлеба,
курил и слушал перезвон кузнечиков, как быль и небыль.

Ссора

Окрест – проливная Россия, где белая вечность одна,
Я помню: мы небо косили, такая цвела глубина.
Паром переехал фарватер (мне нравился старый паром),
Потом я поссорился с братом, уехал, вернулся потом.
Я чувствовал: политы потом деревни, росою – луга,
Душа надломилась заботой, как будто кусок пирога.
Лелея привычную службу, дворняга сидит и поёт…
Я холмик (из недра – наружу) насыпал, как мартовский крот,
Пригладил строенье лопатой, приладил рассыпчатый дёрн…
Я грешно поссорился с братом – надеюсь, он будет спасён?
Часовенка, набок осевши, чей колокол жадно молчит,
Как память моя, постаревши, как око, что вряд ли узрит
Того, что содеяно (знаю), и что не простится иным…
Стирая слезу, уповаю на родину, трезвую в дым.

Деревья

Дебелый колокол тюрьмы, луны дочерней Алькатраса,
Звучал – разводами сурьмы – лес, как негроидная раса.
Мой дом на левом берегу, мой снег полуночен и чёрен,
Деревья, через «не могу», по руслам (вычегден, печорен)
Плывут; мост – разводным ключом, порукой сгорбленные горы,
И бьёт неоновым бичом деревья город, как Негоро.
Они увязаны в плоты, они готовы для закланий,
В пустотах вечной мерзлоты гремят, как в трюмах, кандалами.