Допили мы вино, точки на разговоре не поставив. Он меня неволить не стал, не заставил сказать «да», и я как будто его предложение забыл. Заговорили о знакомых, Нечаев вспомнил, кого за это время, пока я лечился, похоронили, кто какие ордена получил. Потом он вынул пачку новеньких румынских денег и расплатился.
Я сам себе запретил загромождать эти воспоминания событиями, не имевшими отношения к последним неделям войны, но слова Нечаева о том, что мне уже приходилось комендантствовать, требуют пояснения. Хотя бы потому, что комендантом меня действительно уже раз назначали, и связана эта должность в моей памяти с орденом, которым особенно горжусь.
Случилось это ровно за три года до разговора в бухарестском ресторане, когда наш полк держал оборону на гиблом торфяном болоте, взбухшем от студеных весенних вод. На правом фланге, впритык к нашим траншеям, дыбился этакий весьма неприглядный холмик, на вершину которого в мирное время можно было взбежать, не передохнув. Только военная случайность возвела его в ранг «высоты», доставлявшей нам много хлопот и стоившей немало жизней.
В свое время кто-то доложил наверх, что эта высотка наша. Так ее пометили на карте, и командование законно удивлялось, почему мы не используем ее для удара по немцам, залегшим совсем неподалеку от ее обратного ската. Удивлялось и гневалось. Не знаю, как уж там оправдывался наш командир полка, но истина была в том, что эту высоту нельзя было назвать ни нашей, ни вражеской. Не раз рота моего дружка Сулимова взбиралась на нее и по праву считала своей, но не успевала закрепиться. Немецкие минометчики накрывали солдат таким огнем, что ничего другого не оставалось делать, как скатываться назад. Впрочем, то же бывало и с немцами. И они поднимались по своему склону и пытались обосноваться накрепко (наверно, на их картах она числилась за ними), но тут уж наши давали прикурить со всей щедростью, и они так же удирали в свои окопы.
Как-то к вечеру вызвали меня в штаб полка. Сам начштаба расстелил передо мной карту, ткнул пальцем в завиток, похожий на ушную раковину, и сказал:
— Назначаю вас комендантом этой высоты. Ясна задача?
— Комендантом? — переспросил я, чтобы не сказать «никак нет».
Я привык ко всяким заданиям, готов был в любых условиях строить и взрывать, делать непроходимым проходимое и прокладывать пути-дороги там, где ни пешему, ни конному не пройти. Но с понятием «коменданта» у меня связывалось представление о деятельности, менее всего для меня пригодной.
