Он методично преследует одну цель, и я об этом уже говорил: извратить и разрушить значение и ценность любого порядка, но что восхитительно и что доказывает необратимый упадок латинского мира это то, что он может на протяжении целых четырех лет, открыто, на глазах у всех, проводить свою работу по систематическому разрушению этого порядка, и никто не смеет протестовать, а его собственное падение по своей значимости не превышает уровня обычного дворцового переворота.
***
Но если Гелиогабал переходит от женщины к женщине, от возницы к вознице, он переходит также от камня к камню, от одежды к одежде, от праздника к празднику и от украшения к украшению.
Через цвет и значение камней, форму одежды, распорядок праздников, драгоценности, которые непосредственно соприкасаются с его кожей, его дух совершает странные путешествия. Именно в такие моменты можно было видеть, как он бледнеет или дрожит в ожидании вспышки молнии или раската грома, в поисках взрыва, сверкания, резкости, за которые он цепляется перед тем, как в ужасе бежать прочь.
Именно здесь проявляется высшая анархия, когда вспыхивает его глубокое беспокойство и он бежит от камня к камню, от вспышки к вспышке, от формы к форме и от огня к огню, в мистической внутренней одиссее, которую никто после него не смог повторить.
Я вижу опасную навязчивую идею и для других, и для того, кто ей предается, когда каждый день меняются одежды и поверх каждого наряда надевается один камень, никогда не повторяющийся, соответствующий небесным знакам. Здесь присутствует нечто большее, чем стремление к безмерной роскоши или естественная склонность к безумному мотовству, — имеются свидетельства огромной, ненасытной лихорадки духа, души, жаждущей эмоций, движений, перемещений, склонной к метаморфозам. Какова бы ни была цена, которую придется за это платить, и риск, который с этим связан.
В том, что он приглашает к своему столу калек, и каждый день меняется форма недуга приглашенных, я узнаю тревожащую склонность к болезни, к недомоганию, склонность, которая будет возрастать вплоть до поиска болезни в самом широком смысле, то есть нечто вроде непрерывающегося заражения, имеющего размах эпидемии. И это — тоже анархия, но духовная и благовидная, и тем более жестокая, тем более опасная, что она неуловима и скрыта.
Если он выделяет день, чтобы заняться едой, это означает, что он впускает пространство в свою систему пищеварения, и что трапеза, начатая на заре, закончится на закате, пройдя все четыре стороны света.
