Жестокости, направленной, прежде всего, против нее самой:
«Меса, женщина чрезмерно амбициозная и решившая скорее рискнуть всем, нежели остаться в тени частной жизни, с того момента, как ей сообщили о расположении солдат к Гелиогабалу, поставила себе целью воспользоваться этим. Она начала распространять слухи, что юный Гелиогабал не просто родственник, но сын Каракаллы; и, не страшась, что этим она опозорит свою дочь, утверждала, что Каракалла любил Соэмию, и та снисходила ко всем его любезностям. И это произвело сильное впечатление на солдат»[87].
Далекая от того, чтобы протестовать, Соэмия делается соучастницей своей матери, она становится ее союзницей в разоблачении собственного адюльтера. Она гордится тем, что для любой другой женщины стало бы доказательством ее бесчестия. Она отстаивает это бесчестие, этот позор: да, она любила Каракаллу, да, она отдалась Каракалле. Она кричит об этом повсюду и уточняет дату. И она готова предоставить любые подтверждения. Это произошло в 203 году, в Риме, когда она еще не овдовела, во дворце Каракаллы, в личных покоях Каракаллы. Да, этот воин овладел ею: он действительно отец Гелиогабала.
И для солдат, что стояли лагерем в Эмесе и боготворили Каракаллу, Гелиогабал — как раз тот император, который им нужен, он — наследник бога-всадника. Он действительно сын воина.
Этого воина показывают солдатам. В то время, как Соэмия подтверждает его происхождение, доказывает его высокое рождение, Юлия Мэса преподносит его солдатам как мумию, как реликвию, подобно тому, как в Сен-Мари-де-ля-Мер[88] в Провансе предлагают собравшимся цыганам сохранившуюся руку Марии Египетской или головы двух других Марий.
***
Вокруг храма Эмесы происходят какие-то таинственные перемещения. Юлия Мэса разгорячила умы. Подвалы храма набиты настоящим золотом, римским золотом, привезенным Домной в Антиохию и перевезенным Мэсой из крошечного Антиохийского храма, — золотом, которое угасло затем, в конце своего долгого пути, в изолированном на своем холме храме Эмесы, который с утра до вечера переполнен криками и музыкой и порой озаряется, словно светом горящих угольков.
Подземный круговорот, который день и ночь насыщал жадность великого солнечного бога, кажется, направился к свету и теперь вышел наружу.
Маневры отрядов, находящихся под командованием Макрина, отвлекают внимание от этой необычной суеты, чтобы не пробудить беспокойство временщика.
Обозы с золотом, не переставая, продолжают стекаться в храм в сопровождении странной публики.
