Таково описание одного частного аспекта религии Астарты-луны, странным образом смешанной с обрядами Аполлона, бородатого солнца. Но следует подчеркнуть присутствие двух пилонов, которые возвышались во внутренней ограде храма. Эти два фаллических пилона стояли друг за другом прямо по оси движения солнца так, чтобы вместе с точкой восхода в определенное время оказаться на идеально прямой линии с храмом, и чтобы тень первой колонны, стоящей ближе к храму, точно слилась с тенью второй.
И это был сигнал к неистовой сексуальной оргии, к которой следовало присоединиться даже тем, кто не отличался особой религиозностью. Но то, что является для галлов[50] завуалированным приглашением к ритуальному оскоплению, для большей части народа является приглашением к религиозному блуду. В то время как новые девственницы возлагают на алтарь луны свою свежую, едва распустившуюся чистоту, свою невинность, их святые матери, вышедшие на один день из семейного гинекея, отдаются канализационным рабочим храма, стражам священных шлюзов, вынырнувшим на один день из своего мрака, чтобы предложить свою мужественность лучам дневного светила.
И этими галлами, что спешат отшвырнуть свои члены, этими галлами, кровь которых в изобилии проливается на алтари пифийского бога, внезапно увлекаются женщины. И мужья, любовники этих женщин, уважают их священную любовь.
Подобные любовные вспышки длятся недолго. Женщины быстро покидают трупы облаченных в женские платья мужчин, встреченных на их смертном пути.
И все же следует признать, что Сирия, перемешавшая храмы, забывшая войну, которую во времена хаоса вели самец и самка, а также войны, что феаки или финикийцы-несемиты вели в прежние времена с семитами не из-за идеи самца и самки, а из-за мужского и женского начала; Сирия, примирившая в своих храмах оба принципа и их многочисленные воплощения, — эта Сирия все-таки обладает чувством некоторой естественной магии, верит в чудеса и обретает их; но превыше всего она хранит идею магии, не имеющей естественного происхождения: она верит в зоны разума, в мистические линии влияний, в нечто, вроде блуждающего магнетизма, принимающего определенную форму, которую затем выражает фигурами на картах варварского неба, и которую невозможно увидеть на астрономических картах.
В обозримом фрагменте Истории единственной в своем роде женщиной, ставшей воплощением этой магии и этих войн, была Юлия Домна.
В слиянии реального и ирреального она возносит свои грандиозные видения, которые подпитываются снизу дыханием говорящих камней, и все чудесное для нее становится и украшением, и зеркалом.
